Муму с аквалангом - Дарья Донцова

– Это не глупость, а предостережение, – отметила я, кладя голову на подушку.

– Верно. Глупость будет дальше. Мы живем за счет туристов, но лично я никому не советую приезжать в Грецию, – пафосно заявил Арий. – Климат убойный – жара, влажность от моря, ветер! Если с детства к этому не привыкли, то никогда не сможете адаптироваться. И вообще – где родился, там и пригодился.

– Вы тоже эмигрант из России? – спросила я.

Эмма поправила платок.

– В семидесятые годы прошлого века родители увезли Ария ребенком в Израиль. А уж потом его в Сантири зашвырнуло. Мы, россияне, как тараканы, выживем и после атомной войны. Один на солнышко выползет, а к нему десяток прилепится.

– Подобные качества присущи всем народам, – возразил Арий. Затем выставил вперед толстую ногу и стал перечислять: – Вспомним Чайна-таун в Нью-Йорке, алжирские кварталы Парижа и…

– Все, пока, – безжалостно оборвала его Эмма, – сто раз слышала твои песни. До свидания, дорогой. Видишь, моей подруге, известной писательнице, плохо!

Не успел Арий уйти, как Эмма села в кресло напротив дивана.

– Ты способна воспринимать мои слова?

– Естественно, – кивнула я. – Просто устала. Наверное, Арий прав насчет климата.

– Арий ипохондрик, зануда и балбес, – констатировала Поспелова. – Зарабатывает копейки, живет за счет жены. Хотя… Ладно, главное – я все вспомнила. Все! Жаклин меня не обманула. Гениальная женщина!

– Медальон и правда помог? Не зря ты попросила меня съездить в Пелоппонесус? – подскочила я. – Здорово!

– Ну это с какого бока посмотреть, – усмехнулась Эмма. – Понимаешь… В общем, я – Софья.

Я опять села.

– В смысле? Какая Софья?

– София Калистидас, – мрачно уточнила Эмма, – дочь Кости и Оливии. В аварии сгорела не она. То есть не я, а Эмма.

– Прости, но это невозможно, – я сделала попытку образумить Поспелову, – Антон же опознал тебя как свою жену.

Лицо Эммы исказила гримаса.

– Да уж! Интересно, как? Машина полыхала костром. Одно тело превратилось в головешку, второе, то есть мое, было изуродовано почти полностью. От лица ничего не осталось, от волос тоже, сплошная кровавая рана. То проклятое платье… Из-за него все и произошло. Говорю же, я все вспомнила!

– Может, ты попытаешься более внятно изложить события? – взмолилась я.

Эмма обхватила плечи руками.

– Анна Львовна, моя мама… или не моя… Вот черт! Ну как тут внятно рассказывать?

– Давай договоримся, ты – Эмма и сейчас повествуешь от ее имени, – предложила я.

– Ну хорошо, – кивнула Поспелова. – Анна Львовна, моя мама, внезапно умерла от инфаркта. Она была уже немолода, но на здоровье не жаловалась. Понимаешь, если человек ощущает дискомфорт, он обращается к врачам, принимает лекарства и тем самым снижает риск смерти. Но иногда болячки ведут себя почти бессимптомно, что очень опасно. Вот так и с мамой случилось… Ой, не хочу об этом!

– Но надо же разобраться, – справедливо заметила я.

Эмма поежилась.

– Мать так и не смирилась с присутствием в семье Антона. Он вел себя безупречно, но Анна Львовна до самой кончины подозревала его в расчетливости и написала подробнейшее завещание. И она специально подчеркнула: имущество должно достаться только дочери. Если я захочу передать его Антону, то… низзя! !!

– Глупо, – пожала я плечами, – можно было тебе самой продать квартиру и отдать мужу деньги.

– Антон сказал, когда «восстанавливал» для меня мое прошлое, что я так и решила сделать, – улыбнулась Эмма. – Но собралась расстаться только с дачей, ведь она была оформлена на меня. Столичные квартиры расположены в центре: четырехкомнатные хоромы в Китай-городе, чуть поменьше, стометровые, на Полянке, и однушка в Брюсовом переулке. Стоимость их представляешь?

– Мда, – выдавила я.

– Фазенда же была довольно затрапезная, на Дмитровке, – продолжала Эмма, – но тоже хороший кусок выручить можно. Дом удалось продать влет, доллары попали к Антону, он на них первую выездную лабораторию основал и успел стать лидером в бизнесе. Антон быстро пошел в гору, – прижимая руки к груди, частила Эмма, – поднялся за месяцы. Ну да в девяностых так со многими случалось, главным было, как говорится, успеть занять нишу. Но это произошло уже после автокатастрофы, он начал строить дело после аварии. Я-то очнулась ничего не помня! Антон оживлял мою память, носил фотоальбомы, рассказывал о нашей прошлой жизни, отношениях с мамой. Получается, он вложил в мою голову то, что хотел. Но я не Эмма! Я Софья! Понимаешь?

– Пока нет.

Эмма схватила с дивана плед, завернулась в него и уселась на полу, поджав под себя ноги.

– Нас было трое в машине, – заговорила она вновь. – У меня в памяти ясно высветилось: я смотрю вперед и – бах! А потом тишина. Открываю глаза: белый потолок… Поспелов не пострадал, но он вытащил из горящего автомобиля не жену, а меня.

– Зачем ему спасать чужую женщину, подругу жены? Наверное, мои слова прозвучат жестоко, но в подобных случаях обычно хватают родных, о посторонних не думают. Антон ведь любил жену?

– Он говорил, что они с Эммой обожали друг друга, – звенящим, как натянутая струна, голосом произнесла Поспелова. – Но ведь это он говорил! Вдруг все было не так?

– Антон не мог знать, что супруга потеряет память!

– А вот и нет! – прошептала Эмма, – мне потом медсестра сказала: «Вы не отчаивайтесь, из комы почти всегда с амнезией выходят, но близкие вам помогут все вспомнить. Принесут фото, покажут домашнее видео…» Поспелов понимал, что я очнусь, ну… не совсем адекватной, и…

– Все равно непонятно. Зачем ему чужая баба?

Эмма сжалась в комок.

– Я вспомнила! Как взяла в руки медальон, сразу и осознала: я – Софи! И еще…

Эмма поднялась и развела руки в стороны. Причем плед она из них не выпустила, отчего стала похожа на гигантскую летучую мышь.

– Дорога… дорога… дорога… – с трудом заговорила она, – мне больно… кто-то тащит меня на обочину… кладет на землю… холодно снизу и жарко ногам… Лицо наклоняется… Антон! Он зовет: «Соня! Соня, слышишь? » Потом… платье… да… платье…