Приданое лохматой обезьяны - Дарья Донцова

Елена Константиновна издала булькающий звук. Вероятно, это был смех.

– Девушка? Вот уж неподходящее слово для Ники! Они с Никитой не разлей вода, что, впрочем, не мешает им ругаться. Совсем стыд потеряли – дней десять назад подрались в компьютерном классе, стол сломали. Теперь жду, когда их родители ущерб возместят. Впрочем, на Малышеву надежды нет, у нее мать – алкоголичка. А Кириллова – приличная женщина, но пока сюда не спешит. Правда, Антонина Михайловна сразу деньги предложила, но я ей ответила: «Спасибо, конечно, да я не имею права наличными брать. Езжайте в магазин и привезите мебель».

– У вас есть адрес Малышевой? – перебила я заведующую.

Елена Константиновна положила ладонь на мышку, перевела взгляд на монитор.

– Улица Радько, дом пятнадцать. Здесь рядом, идите мимо супермаркета, увидите там у двери бабу в зеленой шубе, можете познакомиться. Это Алла, мамаша Ники. Она в магазине полы моет, если, конечно, трезвая, а с пьяных глаз у порога топчется, выпрашивает на выпивку. Одного не понимаю – почему ее директор не гонит?

– Номер квартиры подскажите, – попросила я.

– Там барак, – поморщилась заведующая. – Сама я в гости к Малышевой не заглядывала, но предполагаю, что отдельных апартаментов в здании не сыщется, коридорная система.

На улице неожиданно оказалось солнечно, дождь закончился, сентябрь решил порадовать москвичей бабьим летом. Улица Радько начиналась сразу за училищем, и я решила пойти пешком. Пусть машина пока постоит у дома Кирилловой, мне полезно прогуляться. На пути, как и обещала Елена Константиновна, оказался супермаркет. Возле стеклянных дверей маячило существо, облаченное в наряд из шкуры убитого чебурашки, который перед смертью позеленел от неведомой болезни.

Я поднялась по ступенькам и спросила у потерявшего человеческий вид создания:

– Вы Малышева?

– Не помню, – затряслась пьяница. – Дай на пиво!

– Где Ника? – задала я следующий вопрос.

– Кто? – икнула алкоголичка.

– Ваша дочь, – уточнила я, – Вероника.

Заботливая мамаша подняла руку, черными ногтями поскребла макушку и изумилась:

– Дочка? Моя?

– Твоя, – подтвердила я, решив больше не «выкать» тетке.

– Чтой-то не припомню, – прохрипела та, – ваще из головы вымело. Недалеко я тут поселилась, за оврагом. Через лес надо перейти. Туда!

Я молча посмотрела в ту сторону, куда показала пьянчужка. Ни малейшего намека на лес в радиусе полукилометра не было и в помине. Автобусная остановка, ряд палаток с мелочовкой, дальше несколько двухэтажных домов.

Двери супермаркета раздвинулись, появилась черноволосая женщина с ведром и шваброй.

– Не пугай покупателей, Алла, – тихо сказала она. – Максим Львович рассердится. Ступай домой, проспись.

Малышева встряхнулась, словно облитая водой кошка, и заорала:

– Пошла вон! Стану я от чебуреков замечания слушать! Понаехали сюда из аулов… Я коренная москвичка, с пропиской. Максим Львович не меня, а тебя вон выставит. Хамло! Дай на пиво!

Последняя фраза адресовалась мне.

– Ничего не получишь, – отрезала я, – лучше послушай добрый совет: иди домой.

Алла шагнула в сторону, ударила ногой по ведру и завопила. Наверное, хулиганка надеялась, что емкость перевернется, но она почему-то даже не вздрогнула.

– Ой-ой-ой! – присела Малышева. – Я пальцы сломала! Щас пойду к Максиму Львовичу, расскажу, как на меня Курага Урюковна напала и ногу повредила! Нехай мне компенсацию платят! Тыщу рублей! Мало всем не покажется! Урою! Тебя, чебуречина, выпрут, денег не заплатят, – узнаешь, как на москвичей наезжать! Я не пьяная! На опохмел прошу с трезвых глаз!

Продолжая ругаться и твердо наступая на якобы поврежденную ступню, Алла влетела в магазин.

Глава 8

– Странно, что директор разрешает подобной нимфе разгуливать около супермаркета, – пробормотала я.

Уборщица оперлась о швабру.

– Нимфа? Скорей уж Алла козлоногий сатир или Бахус.

– Увлекаетесь древними легендами и мифами? – поразилась я.

Поломойка поправила платок.

– Считаете всех, кому не довелось родиться в Москве, идиотами? Или предпочитаете, как Алла, в отношении гастарбайтеров слово «чебурек»?

– Нет, я просто никак не ожидала услышать от вас про сатиров и Бахуса, – честно призналась я. – Вы филолог?

– Преподавала в институте древнюю литературу, – спокойно пояснила уборщица. – Я армянка, муж азербайджанец, жили мы неподалеку от Баку. В нашем городе много смешанных пар, никто о национальности не задумывался, а потом по телевизору кричать глупости стали. Свекровь на сына наехала: «Брось Ануш, она не нашей веры, найдем тебе мусульманку». Ибрагим с матерью поругался, и мы уехали в Ереван. А там совсем тихо, работы нет, в магазинах пусто. У нас двое детей, чем их кормить? Где учить? Ибрагим решил в Москву ехать, здесь у него родственник нашелся. Теперь муж на рынке, в овощной палатке работает. А я в супермаркете шваброй орудую. Дети в школу ходят. Нельзя на людей нападать, не от хорошей жизни мы на эмиграцию решились. Ибрагим дома в театре пел, у него хороший баритон, но в России его талант никому не нужен. Да и я как специалист по древней литературе тоже без надобности, своих хватает. Зато у вас полно вакансий чернорабочих. Чем Алла лучше нас? Мы не пьем, не курим, детей любим. Одна гордость у Малышевой – она москвичка. Только дочка ее постоянно голодной ходит.

– Вы знаете Нику? – обрадовалась я.

– Хорошая девочка, – кивнула Алла.

– В медучилище о ней плохо отзываются, – вздохнула я.

Ануш опустила швабру в ведро.

– Там ребят не любят. Ника нормальная, ее жизнь с пьяницей озлобила. Гордая она! Зашла она как-то в подсобку, Аллу искала, я как раз обедать села. Вижу, Ника слюну сглатывает, предложила ей: «Садись со мной, на двоих супа хватит. Попробуй, я сама варю, в термосе из дома приношу. Не сомневайся, свежая курятина». Понимаю, голодная она. А Ника в ответ: «Спасибо, тетя Ануш, я сыта». Какое там! Глаза правду выдали, и я настояла: «Не побрезгуй, угостись! » Так она одну ложку проглотила, поблагодарила и ушла. Не хотела, чтобы ее нищенкой считали. Да вот и сама Ника!

Я обернулась. По ступенькам поднималась худенькая девочка в джинсах и майке.