Завещание рождественской утки - Дарья Донцова

К слову сказать, в последнее время Людмила совершенно распоясалась. Хотя Коткина и раньше не отличалась вежливостью. Она вполне могла, столкнувшись с вами в коридоре «Элефанта», вместо «здравствуй» сказать: «Зря ты в белые брюки вырядилась – и так задница здоровенная, а сейчас вообще шире Сибири стала». С начала весны она упорно оттачивает свое «остроумие» на Филипповой, не упускает момента, чтобы побольней ущипнуть ее.

Когда Людмила Павловна стала демонстрировать открытую нелюбовь к Вере, я подумала, что Филиппову хотят уволить. Коткина, позиционирующая себя как предельно откровенного человека, всегда говорящего людям в лицо исключительно то, что она о них думает, никогда не хамит ни начальству «Элефанта», ни топовым авторам, вот такое у нее избирательное правдолюбие. То есть я хочу сказать, что заведующая отделом прозы этакая лакмусовая бумажка, и если вы слышите от нее пакости, следует насторожиться: вероятно, вас ждут неприятности. Но Филиппова до сих пор руководит пиар-службой, и я не понимаю, почему Людмила, изменив своим правилам, ее шпыняет. Слегка напрягает меня и позиция Верочки, которая вообще-то может адекватно ответить хамке, но она лишь улыбается, делая вид, что не слышит мерзких оскорблений.

Тогда, на празднике Восьмого марта, Филиппова просто отошла в сторону. А спустя пару дней я приехала в издательство и увидела, что у Веры… оба глаза карие. Очевидно, мне не удалось скрыть удивление, потому что она сказала:

– Ну давай, спрашивай… Ты будешь сто пятьдесят пятым человеком, интересующимся цветом моих очей. Ладно, сразу объясню: я вставила линзы.

– Не стоит обращать внимание на Коткину, – забубнила я, – она полная идиотка.

Верочка похлопала длинными, по-кукольному загнутыми ресницами.

– Я давно привыкла к реакции людей на то, что глаза у меня разные. В детстве из-за этого меня часто обзывали уродкой. А в садике воспитательница постоянно орала: «Верка, хорош на меня зыркать! Из-за твоих взглядов у меня несчастья случаются! » Правда, потом я в детдом попала, и вот там никто мне слова плохого не сказал.

– Милая дама… – пробормотала я, по достоинству оценив педагогические способности воспитательницы. – Не знала, что ты росла в приюте.

– А зачем об этом на всю округу кричать? – улыбнулась Вера. – Хотя я не скрываю подробности своей биографии. Попала в интернат в восемь лет, когда мама и папа умерли. А родственников у меня нет. Сначала нелегко было. Каждый вечер, укладываясь спать, я думала: «Почему бог такой злой? По какой причине не послал ко мне доброго ангела, который спас бы меня от приюта? » Но постепенно привыкла. А через два года решила: хватит ныть, надо работать, никто мне не поможет, единственный мой шанс пробиться – получить золотую медаль и поступить в институт. А вот как я отличного аттестата добивалась, это отдельная история.

– Но у тебя же есть отец, Георгий Петрович! И была бабушка! – с запозданием вспомнила я.

– Точно, – заулыбалась Вера, – только они мне не родные. Отец работал мастером на заводе, который над детдомом шефствовал. И как-то под Новый год Георгий Петрович по поручению месткома привез детям подарки. Ничего особенного, кулечки с конфетами. Вручил их, с ребятами у елки хоровод поводил, домой засобирался. Двинул к выходу и услышал в закутке тихий плач, заглянул туда, а там я хнычу, потому что хулиган Боря Юрков отнял у меня подарок. Интернат был хороший, нас ни воспитатели, ни учителя, ни заведующая не обижали, кормили вкусно, даже баловали, но дети попадались разные. Вот этот Борька на глазах у педагогов пай-мальчика из себя строил, а когда старшие отворачивались, маленьких бил, игрушки и вкусности у них отбирал. Ух, как Георгий Петрович тогда разозлился! Скандал устроил, потребовал наказать хулигана, на директрису наорал, педагогический состав построил, пообещал комиссию в детдом прислать, чтобы порядок навели. И уехал. А мне потом от Юркова по полной досталось. Мерзкий мальчишка поплакал в кабинете заведующей, пообещал более никогда никого не обижать, а сам дождался, когда Георгий Петрович уедет, подстерег меня в укромном месте и поколотил от всей души. Потом увидел, что натворил – у меня все лицо в крови было, – испугался и припугнул: «Если скажешь, что я тебя за ябедничество наказал, из окна вытолкну. Будут спрашивать, почему морда разукрашенная, – отвечай, что упала и об пол стукнулась. Не то еще хуже будет! » Я побежала в ванную умываться и в холле наткнулась на Георгия Петровича, он шапку на вешалке забыл, вернулся за ней с полдороги.

Филиппова засмеялась.

– Мало Борьке не показалось. До сих пор приятно вспоминать, как отец ему уши драл. С той поры Георгий Петрович обо мне и заботится. Хотел удочерить, но не разрешили – он же холостяк, никогда жены не было, жил с матерью, а по тогдашним законам сироту только в полную семью отдавали. Но он не сдался, уговорил заведующую, чтобы та разрешила мне субботу и воскресенье в его с Ангелиной Федоровной доме проводить. И я стала жить в ожидании вечера пятницы. Ну а когда в институт поступила и из приюта ушла, перебралась к Мишкиным навсегда. Они для меня самые родные и близкие люди, папа и бабуля. Ангелина Федоровна завещала мне свою дачу в поселке Тихий, это теперь, считай, Москва. Да ты не раз у меня там бывала, видела, как я ее перестроила.

– Благоустроенный коттедж с очень красивым интерьером, – похвалила я жилище Филипповой.

– Обожаю свой дом, – кивнула Вера. – Воздух в поселке упоительный. И хоть железная дорога неподалеку, это не мешает. А папе не особенно на природе нравится. Я ему комнату обустроила, но он предпочитает в городе задыхаться, еле-еле его в санаторий выталкиваю… Нет, Вилка, я не переживаю по поводу своих разноцветных глаз. И не обращаю внимания на лягушек, которые выпрыгивают изо рта Коткиной. А линзы нацепила потому, что вдруг на корпоративе в голову пришла мысль: я могу менять цвет глаз под наряд. Понимаешь? Мне повезло как никому!

Тот разговор состоялся весной, а сегодня Филиппова была в своем, так сказать, естественном виде, без контактных линз.

– Нашла! – объявила она, наконец вытаскивая на свет божий пару листов. – Слушай. «В связи с положением на книжном рынке…»

– Пожалуйста, не надо зачитывать весь документ, – взмолилась я, – передай смысл своими словами.

Верочка откашлялась.