Клинком и сердцем. Том 1 - Дана Арнаутова

– За дружбу… Фортунато! Поверь, ты не пожалеешь! Вместе мы поднимемся… поднимемся…

– К самым вершинам, – любезно подсказал Лучано. – А упасть не боишься, Витто? Сверху падать больнее.

– Ха! – Витторио с удовольствием облизал блестящие от амарильи губы. – Другие поднимаются, чем я хуже? Ну, Фортунато! Не будь таким же надменным засранцем, как остальные мастера! Ты ведь можешь просто… намекнуть. Один ма-а-аленький намек, чего ждать на этом проклятом экзамене! Фелипе никому ничего не скажет, верно, Пиппо? – обернулся он к напарнику. – Ему ведь тоже хочется в младшие мастера. Когда-нибудь потом…

– Не хочется, – буркнул Фелипе. – И тебе не хотелось бы, будь ты поумнее.

Но Витторио не слушал его. Он снова наклонился к Лучано, который, улыбаясь, развел руками.

– Не могу, Витто, – с сожалением сказал он. – Не положено. Мне – рассказывать, а тебе – спрашивать.

– Эй, но мы же друзья! – пьяно возмутился Витторио. – Ты можешь мне как…кх…кх…

Он схватился за горло, закашлялся, торопливо хлебнул сангретты прямо из кувшина…

Фелипе дернулся, но Лучано посмотрел на него, и тот замер.

Витторио уже не кашлял, только беззвучно открывал рот, в точности, как пойманная рыба. Его глаза налились кровью от напряжения, щеки побагровели, но из горла не вылетало ни звука.

– Видишь ли, Витто, – ласково сказал Лучано, поймав дикий от смертельного ужаса взгляд Шипа. – Друзьями становятся немного иначе. А младшие мастера не рассказывают свои секреты каждому идиотто, которому захотелось наверх. А еще иногда полезнее молчать, чем говорить. В твоем случае – уж точно. Ты даже не представляешь, какой я сегодня добрый! Сам себе удивляюсь. Наверное, это от морских гадов. Но ты лучше не думай, что я буду таким добрым каждый раз, когда ты откроешь рот без позволения в моем присутствии. Или скажешь кому-нибудь непотребное про меня и моего мастера. Вообще лучше забудь, что ты умеешь говорить. Пока не поумнеешь! – едва заметно повысил он голос.

Витторио захрипел, схватился за горло, но воздуха ему как раз хватало, несмотря на испуг. А вот голосовые связки отказали полностью, растворенное в амарилье зелье подействовало безупречно.

Еще раз глянув на Лучано с безнадежным беспомощным ужасом, Витторио вскочил, сбил стул, споткнулся об него, едва не упав, но выпрямился и выбежал из комнаты. Через несколько мгновений в общем зале послышался голос Беппо, который желал «безмозглому сыну осла и портовой шлюхи сначала прозреть, а потом бегать по трактиру, полному почтенных синьоров…»

Фелипе, закрыв лицо ладонями, ржал с таким облегчением и удовольствием, что Лучано тоже хмыкнул, виновато развел руками и подтянул поближе сангретту.

– Надолго ты его? – отсмеявшись, сказал старый приятель.

– На месяц примерно, – усмехнулся Лучано. – Как раз успеет подумать, как ему повезло. Кстати, Пиппо, ты не думал сменить напарника? Этот уж совсем что-то…

– Безмозглый, – со вздохом согласился с трактирщиком Фелипе. – Но кто меня спрашивал?

– Я займусь, – уронил Лучано, и Фелипе благодарно склонил голову.

– Как здоровье мастера? – поинтересовался он почтительно. – И как у тебя дела?

– У мастера новая кошка, – улыбнулся Лучано, откидываясь на спинку стула и наконец-то начиная получать удовольствие от вечера. – Наглая такая, рыжая! Я вот все думаю, сколько он их заведет в конце концов? Дюжину? А со здоровьем у него как обычно…

– Благодарю, не дождетесь? – подсказал Фелипе, и они заржали уже вместе, впрочем, со всем уважением и любовью.

…Без Витторио и впрямь стало куда веселее. Сангретты хватило с лихвой, новую они заказывать не стали, зато еде отдали должное. Через пару часов благодушного трепа о городских новостях и делах в гильдии Лучано отодвинул опустевшую тарелку и с сожалением признал, что пора бы и честь знать. Мастер, конечно, ни слова не скажет, но все равно ведь проснется, услышав любые, пусть самые беззвучные шаги. А времени уже третий час ночи!

– Может, ко мне? – невинно предложил Фелипе. – Ну, чтобы мастера не будить.

– Извини, мне вставать рано, – помедлив пару мгновений, отозвался Лучано и понимающе улыбнулся на разочарованный вздох Фелипе.

– Эй, ну я же не мог не попытаться! – без всякой обиды рассмеялся тот. – Давай хоть провожу! А то обидит кто по дороге.

– Меня, такого красивого! – насмешливо подхватил Лучано. – А главное, маленького и беззащитного! Ладно, все равно до моста вместе идти.

Он с удовлетворением оглядел место пирушки и даже задумался, не завернуть ли, в самом деле, до утра к Фелипе.

Лет семь назад мастер решил, что ему следует узнать, как воспитывают других Шипов, и Лучано два года прожил в общих казармах. Самое отвратительное время в его жизни. Тренировки были не такими уж трудными, Ларци прекрасно его подготовил и телом, и душой, но Лучано отвык, чтобы с ним обращались, как с покорной бессловесной скотиной. Рядовым Шипам было запрещено иметь собственное имущество, выходить в город, встречаться с кем-то не из гильдии, пререкаться с наставниками, спать после рассвета, есть любую еду, кроме той, что выдают на кухне, разговаривать в казармах после отбоя…

Десятки запретов, порой жестоких и бессмысленных, направленных лишь на то, чтобы юные Шипы с вожделением мечтали об окончании учебы. Те, кто выживут, получат место в гильдии и задания. А значит, будет почти свобода. Деньги, еда и выпивка, женщины и мужчины, любые развлечения… Они шептались об этом в темной затихшей казарме, несмотря на строгие наказания, а еще истово ненавидели Лучано, у которого все это уже было и снова будет, как только мастер заберет его обратно.

Он быстро понял, что нужно проверять еду и одежду. Осматривать оружие и все, с чем соприкасается. Да, у него была отличная школа, но не только мастер Ларци понимал в ядах, любой Шип знал о них кое-что. Лучано за эти два года узнал и о многом другом. О толченом стекле в перчатках и обуви. Об иглах и лезвиях в самых неожиданных местах. О том, что подушку, измазанную дерьмом, придется отстирывать самому, а в уборную следует ходить, обязательно задержавшись в боковом коридоре и проверив, кто пойдет за тобой.

Наставники вскоре объяснили ему, понимающе усмехнувшись, что убивать не обязательно. Любой Шип гораздо больше смерти боится быть искалеченным. Если не добьют, признав непригодным, то переведут на работу в обслугу, будешь до конца жизни работать на конюшне или кухне за миску похлебки.