Дар берегини. Последняя заря - Елизавета Дворецкая

Телохранителей и лошадей Свен оставил у подножия Девичьей горы: при всей своей дерзости с людьми, с богами он неизменно бывал почтителен. Будешь почтителен, если самый видный из богов живет в мече у твоего пояса! Проходя через двор, Свен вежливо поклонился трем деревянным идолам с гладкими лицами – Макоши и ее помощницам, Доле и Недоле. Ему ли было не знать, как часто они перенимают из рук друг у друга нить судьбы человеческой!

Его появление уже заметили: Ельга сама вышла во двор ему навстречу. Они поцеловались, и Свен ненадолго прижал сестру к себе, готовясь сообщить важные новости. Она жила теперь здесь, в святилище. На старом отцовском дворе ей не стало места с появлением новой хозяйки – Ингеровой жены, Ельги-Прекрасы. Обзаведясь после Древлянской войны собственным просторным двором, Свен охотно взял бы сестру к себе, и с Ружаной они ладили, но Ельга отказалась. Обязанности киевской княгини и старшей жрицы все еще оставались за ней, и она могла обитать в доме если не у князя, то лишь у бога. В Киеве ее почитали почти как живую богиню, преемницу Девы Улыбы, и она не могла себе позволить жить на положении незамужней воеводской сестры.

Ельга-Поляница, единственная законная дочь Ельга Вещего, уже давно была зрелой женщиной – ей исполнилось двадцать лет. Но о замужестве ее не заходило речи: никто из мужчин, даже княжеского рода, не был ровней ей, зато любой муж вместе с ее рукой получил бы право на киевский стол. Поэтому сама она не желала идти замуж из гордости, а Ингер не стремился выдать ее, свою вуйную сестру [2 - Вуйная сестра (или брат) – двоюродные по братьям или сестрам матери. ], из осторожности. А ведь когда Ельга-Поляница показывалась в городе, и мужчины, и женщины не сводили с нее восхищенных глаз. Рослая, крепкая, с крупными правильными чертами лица, с длинной рыжевато-золотистой косой, со свежим румянцем, она была хороша, как Заря-Зареница. Мед и пиво, которые она разливала гостям на княжеских пирах, казались вдвое слаще, будто она владела даром подмешивать в них солнечный свет. Свен сам не переставал любоваться сводной сестрой и жалел, что такая красота, способная принести счастье какому угодно мужу, пропадает зря. Даже походка ее – плавная, уверенная и целеустремленная, – казалось, производила порядок везде, где ступали ее ноги.

– Что ты так рано? – спросила Ельга, обняв Свена. – Все ваши здоровы?

– Наши-то здоровы… – Свен оглянулся, не слышит ли их кто.

В этот ранний час в святилище были только две-три женщины, живущие здесь постоянно, но они занимались своими делами в избе.

– А чьи нездоровы? – Ельга пристально взглянула ему в лицо.

Глаза у нее были удивительные – большие, широко расставленные, светло-карие с зелеными искрами. Благодаря изогнутым, словно лук, бровям-куницам, взгляд их поражал, будто незримая стрела. Даже Свен, человек стойкий и упрямый, под этим взглядом ощущал неодолимое желание немедленно рассказать ей все, что знает.

Свен еще раз огляделся.

– Ингер возвращается. Уже завтра к вечеру здесь будет.

Ельга вскинула руку и прижала кончики пальцев к губам.

– Откуда ты знаешь? Гонец из Витичева был?

– Был гонец… – Свен отвел глаза.

– Оттуда? – Ельга положила руку на его кисть и показала глазами на меч.

Многие люди разговаривают со своими мечами, но Ельга, единственная, знала: меч Свена первым завязывает беседу. Не сразу, но со временем Свен рассказал ей о том, что волею Одина в древний меч по имени Друг Воронов, изготовленный когда-то самим Вёлундом [3 - Вёлунд – персонаж скандинавской мифологии, волшебный кузнец, «князь альвов», особа божественного статуса. Был в плену у конунга Нидуда, но вырвался оттуда, изготовив себе крылья. ], заключены духи всех десяти его прежних владельцев, обязанные служить владельцу живому.

– Оттуда, – Свен кивнул.

– И что? – нетерпеливо спросила Ельга. – Почему так быстро? Он был в Греческом царстве?

– Был. Его разбили… еще на подходе к Царьграду, прямо в Боспоре Фракийском, – Свен приобнял сестру, боясь, что такие новости собьют ее с ног. – Потери огромные. Не меньше тысячи человек за один первый день. Варяги прорвались за пролив, но сам Ингер вроде как об этом не знает. Он повернул назад, ему больше ничего не оставалось делать. И при нем всего около сотни человек.

– Сотни… человек? – Ельга и впрямь покачнулась, распахнула глаза. – Не лодий?

– Человек.

– Ой божечки…

Ельга зажмурилась. Ей не так сильно, как Свену, слепило глаза честолюбие и собственные притязания, для которых вдруг вновь забрезжила надежда, и она острее него осознавала ужас случившегося. Со всей земли Полянской собирали ратников для этого похода. Посылали боярина Ивора, Ингерова старого кормильца, на его родину, в Холм-город, чтобы взять ратников со словен ильменских. Приглашали людей от плесковских кривичей, откуда родом была Ельга-Прекраса, от кривичей-смолян и радимичей. Наняли за Варяжским морем две тысячи воинов, обещая им богатую добычу из усыпанной золотом Греческой страны.

Но наибольший ужас Ельгу охватывал при мысли о потерях полян. Это были не какие-то варяги или кривичи – это были свои, сыновья, внуки, зятья и сестричи киевских бояр, нередко сидевших за ее столом, принимавших медовые чаши из ее рук. Если отроков поманили добычей, а вместо этого увели на быструю, ужасную, бесславную смерть…

– Земля Полянская не простит нам этого! – выдохнула Ельга, не решаясь открыть глаза и цепляясь за руку Свена.

– Не нам! – выразительно поправил Свен. – Ему!

Ельга наконец открыла глаза и посмотрела в лицо сводному брату. В детстве они, так несхожие по своему положению, жили каждый своей жизнью, да и разница в возрасте – Свен был старше на семь лет – в те годы клала между ними пропасть. Но после смерти Ельга, когда Киев и вся земля Русская вдруг остались на руках у них двоих, они сблизились и сумели отразить первые натиски судьбы. Рожденный от рабыни, Свен не мог считаться полноправным наследником отца, потому Ельг и завещал державу сыну сестры, но три года назад кияне, уставшие от долгого безвластия, готовы были признать своей госпожой Ельгу-Поляницу. Свен стал бы при ней воеводой, и у него в руках оказались бы все дела войны, торговли и сбора дани, недоступные женщине.