Приключения Рольфа - Эрнест Сетон-Томпсон

Сердце мальчика сильно билось, когда он следил за отважным пловцом и свирепым пресмыкающимся. Не могло быть ни малейшего сомнения в том, что чудовище весило фунтов сто. Это было одно из самых больших и самых свирепых пресмыкающихся. Несмотря на то, что челюсти у него были беззубые, они были вооружены острыми, режущими зазубринами, которые могли дробить кости. Щит делал его неуязвимым для хищных птиц и зверей. Черепаха лежала на отмели, похожая на бревно; длинный хвост её, как у аллигатора, был вытянут во всю длину, а змеевидная голова и крошечные глазки были внимательно устремлены на землю. Широкий щит её окаймлялся зелёным мхом; к вывороченным наружу подмышкам присосались пиявки, которых с большим рвением клевали две маленькие птички, что доставляло, по-видимому, большое удовольствие чудовищу. Огромные лапы и когти представляли разительный контраст с маленькими красными глазками. При взгляде на последние по телу невольно пробегала нервная дрожь.

Держась под водою таким образом, что его почти не было видно, индеец медленно приближался к камышу. Он остановился, как только почувствовал под собою дно, взял в одну руку верёвку, а в другую томагавк и нырнул. На поверхности воды он показался в десяти ярдах от врага, где было не более четырёх футов глубины.

Не прошло и минуты, как пресмыкающееся скользнуло уже в воду и скрылось из виду, ловко увернувшись от верёвочной петли. Куонеб присел низко в воде и схватил чудовище за хвост в то время, когда оно плыло мимо него. Оно не преминуло показать ему свою силу. Могучий хвост в одно мгновение повернулся боком таким образом, что острые шипы его со страшной силой врезались в державшую его руку индейца. Надо было иметь стойкость последнего, чтобы удержать эту острую, как нож, палицу. Индеец выронил томагавк и схватил верёвочную петлю, собираясь накинуть её на голову черепахи, но чудовище быстро уклонилось в сторону, и петля, скользнув по щиту, захватила огромную лапу. Индеец быстро затянул её и связал таким образом себя со своим врагом. Единственное оружие его лежало на дне, а вода кругом сделалась совершенно мутной от поднявшейся снизу грязи. Индеец тем не менее нырнул в воду, надеясь найти свой томагавк. Черепаха в ту же минуту вильнула вдруг в сторону; раненая рука индейца освободилась, но сам он не удержался на ногах. Тогда черепаха, чувствуя, что её лапу что-то держит, бросилась на своего врага с открытым ртом и оскаленными челюстями.

У неё была та же привычка, как и у бульдога: раз она схватила какой-нибудь предмет, она сжимала его челюстями до тех пор, пока не раздавливала. В мутной воде она не могла ясно рассмотреть предметов, но тем не менее, наткнувшись на левую руку врага, охватила её со всею силой безумного бешенства и отчаяния. В эту самую минуту Куонеб нашёл свой томагавк. Поспешно поднялся он на ноги, вытащив за собой черепаху, повисшую на его руке, изо всей силы размахнулся томагавком, который глубоко врезался в щит чудовища, в самую спину. Результата не получилось никакого, и индеец лишился единственного оружия, так как не мог его вытащить, несмотря на все свои усилия.

Рольф бросился в воду на помощь, но Куонеб крикнул ему:

– Нет… назад! .. Я справлюсь один.

Челюсти чудовища продолжали держать его руку, как в тисках, а когти передних лап двигались взад и вперёд, разрывая одежду индейца. Вода кругом покрылась длинными кровавыми струйками.

Напрасно старался индеец пробраться к мелководному месту и ещё раз попробовал дёрнуть томагавк… тот слегка двинулся с места… он дёрнул ещё раз… ещё и… вытащил его. Он взмахнул им раза два-три, и змееобразная голова отделилась от туловища, которое зашевелило лапами, забило по воде аллигаторским хвостом и двинулось назад. Голова же, судорожно моргая потускневшими красными глазами и обливаясь кровью, продолжала висеть на руке. Индеец двинулся к отмели, разматывая верёвку, державшую лапу чудовища, и привязал её к дереву. Затем он взял нож и попытался надрезать мускулы челюстей, врезавшихся в его руку. Но мускулы были защищены крепкими костями, он же не мог размахнуться как следует и нанести настоящий удар, чтобы окончательно парализовать их. Тогда он изо всей силы стал давить голову и дергать до тех пор, пока судорожное движение мускулов не раскрыло пасти и окровавленная голова не упала на землю. Пасть раскрылась ещё раз, но палка помешала её намерению; крепкие челюсти схватились за неё и замерли навсегда.

Больше часу ещё шевелилось безголовое туловище, словно пыталось ползти к озеру. Друзья могли теперь свободно рассмотреть врага. Они были удивлены не столько величиной его, сколько весом. Несмотря на то, что черепаха была не длиннее четырёх футов, она была так тяжела, что Рольф не мог приподнять её. Куонеб получил несколько порядочных царапин, но не серьёзных, за исключением той глубокой раны, которая была сделана на руке челюстями. Предшествуемые Скукумом, который с громким лаем бежал вперёд, понесли они тело черепахи к лагерю; страшную голову, всё ещё не выпускавшую палки, украсили перьями и воткнули на шест возле вигвама. И вот слова песни, спетой после этого на утёсе индейцем:

        Босикадо, мой враг, был могуществен!

        Я пришёл к нему, в его страну,

        И навёл на него страх.

Глава 13. Хортон появляется на скале

Лето на Эземуке было в полном разгаре. Певчий дрозд пел уж не так часто, собираясь кончать свои песни; в густой листве кедра собиралось каждый вечер большое общество молодых реполовов, которые неумолчно болтали о чём-то, а на Пайптевском пруду появилось два выводка молодых уток.

Рольф многому научился за время своего пребывания в вигваме. Он знал теперь прекрасно, как надо приладить дымовой клапан, чтобы он действовал при всяком направлении ветра; узнавал по заходу солнца, какая перемена погоды произойдёт в течение ночи; узнавал, не подходя даже к берегу, будет ли небольшой отлив, который принесёт им мало добычи, или большой, который обнажит богатейшие гряды устриц. Опытным пальцам его достаточно было одного прикосновения, чтобы узнать, поймалась на крючок черепаха или рыба, а звук том-тома безошибочно указывал ему на приближение ливня.

Рольф, привыкший давно уже к труду, сделал много улучшений в лагере; так, например, он вычистил и сжёг мусор и негодные остатки, способствовавшие только размножению мух. Он настолько уже привык к лагерной жизни и обстановке, что не считал больше своего пребывания здесь временным. Когда оно кончится, он не знал и не заботился об этом. Он чувствовал только, что никогда ещё не вёл такой приятной жизни. Ладья его счастливо миновала множество порогов и плыла теперь по спокойному течению, не встречая никаких препятствий… Но за ними – увы! – начинался переход к водопаду. Затишье во время войны не всегда означает её окончание; за ним следует новый взрыв, который разражается не так, как думают.