Ущерб тела - Маргарет Этвуд

* * *

Тут есть холл, где можно выпить послеобеденного чаю; он обставлен стульями темно-зеленого дерматина, такое впечатление, что их вывезли еще в начале пятидесятых из фойе отеля где-нибудь в Бельвиле. Ренни садится на один из липучих стульев и ждет, пока официантки накрывают для нее, с явной неохотой, ведь она опоздала на полчаса. Среди стульев стоит стеклянный столик с коваными ножками – на нем выпуски «Тайм» и «Ньюсвик» восьмимесячной давности – и какое-то крапчатое растение. Поверху окон змеится золотая мишура, привет с Рождества; а может, ее здесь никогда не снимают.

Скатерти со вчерашнего ужина уже сняли; сами столы были из серого пластика с узором из красных квадратов. Место серых льняных «вееров» заняли обычные желтые салфетки. Ренни ищет глазами Пола, но его и след простыл. Впрочем, кажется, что народу сегодня больше. Вот сидит пожилая женщина, c длинным лицом, без компании и цепко осматривает ресторан, словно пытаясь найти очарование в каждой детали, а вот индийское семейство, жена и бабушка в сари, а девочки в летних оборчатых платьях. К счастью, Ренни усаживают за стол в отдалении от одинокой женщины, которая до неприязни похожа на канадку. У Ренни нет желания обсуждать виды или погоду. Три девочки гордо шествуют по ресторану, хихикая, две официантки гоняются за ними и щекочут, улыбаясь так, как никогда не улыбаются взрослым.

К той женщине подсаживается еще одна, типаж идентичен, она плотнее, но волосы тоже уложены гладко. Вполуха слушая, как они зачитывают друг другу тексты из путеводителей, Ренни понимает, что они вовсе не канадки, а немки – рядовые той армии усердных туристов, которые благодаря курсу немецкой марки проникли повсюду, даже в Торонто, голубоглазые, внимательные каталогизаторы мира. «Ну а что? – думает Ренни. – Пришло их время».

Подходит официантка, Ренни заказывает йогурт и свежие фрукты.

– Фруктов нет, – говорит официантка.

– Хорошо, просто йогурт, – говорит Ренни, она чувствует, что ей позарез нужны полезные бактерии.

– Йогурта нет, – говорит официантка.

– Тогда почему он в меню? – спрашивает Ренни.

Девушка смотрит на нее, прямо в лицо, но прищурившись, словно вот-вот улыбнется.

– Раньше был, – говорит она.

– А когда снова появится? – спрашивает Ренни, смутно понимая, что ситуация непредвиденно усложняется.

– У них теперь «Пайонер Индастриз» по молочке, – заученно говорит официантка. – Правительство решило. Молочные заводы не делают йогурт. Для йогурта нужно сухое молоко. Оно запрещено, не продается. Производство йогуртов закрыли.

Ренни чувствует, что в этом рассуждении не хватает логических связей, но сейчас слишком рано, чтобы вникать.

– Тогда что я могу заказать? – говорит она.

– То, что у нас есть, – говорит официантка очень терпеливо.

А именно, как выяснилось, апельсиновый напиток, разведенный из порошка, чуть недоваренное яйцо, растворимый кофе с сухим молоком, хлеб с маргарином и желе из гуавы, ужасно сладкое, темно-оранжевое, консистенции ушной серы. Господи, прекрати уже «обозревать» еду – просто ешь. И вообще, Ренни оказалась в «Сансет Инн» не ради питания. Она здесь по причине цены: и на этот раз условия не «все включено», только завтрак. Так что она может пообедать или поужинать в более изысканном месте.

Официантка уносит ее тарелку: вытекшее яйцо в подставке, вокруг – остатки хлеба с джемом. Ренни выела серединку и оставила корочки, ну чисто ребенок.

После завтрака наступает целый длинный день, он явно обещает затянуться, слишком жаркий, слишком яркий для занятий, которые требуют движения. Ей хочется поспать на солнце, на пляже, но она осторожна, она не желает превратиться в цыпленка-гриль. Ей нужны лосьон для загара и шляпа. После этого она сможет заняться чем-то активным: посмотреть достопримечательности, местные развлечения, теннисные корты, знаменитые отели и рестораны… Если найдет.

Ренни знает, тропики изнуряют, ты теряешь ориентиры, впадаешь в полукому, в расхлябанность. Так что самое главное – не останавливаться. Ей придется убедить себя, что если она не сумеет закончить добросовестную и живо написанную статью о прелестях Сент-Антуана, это окажет негативное воздействие на Вселенную.

Может, стоило сочинить эту статью, с начала до конца, выдумать пару-тройку бесподобных ресторанчиков, эдакий шарм Старого Света в Новом, приправив все это фотографиями из менее известных уголков Карибов – скажем, Сент-Китса. Она представила толпы бизнесменов, осаждающих Сент-Антуан, а затем, в ярости, редакцию «Вайзора». Не выйдет, придется ей попотеть, в конце концов у нее в банке превышен лимит. В конце концов она может порассуждать о потенциале развития.

Чего мне не хватает, так это колониального шлема, носильщиков, или, как их, рикш, чтобы они таскали меня в гамаке, а я попивала – что там все пьют у Сомерсета Моэма – розовый джин.

* * *

Ренни занимается этим, потому что у нее круто получается, по крайней мере, так она говорит на вечеринках. А еще потому, что ничего другого не умеет, но этого она как раз не говорит. Когда-то у нее были амбиции – теперь она называет их иллюзиями: она верила, что существует «тот самый мужчина», а не ряд «почти тех самых»; верила, что существует «настоящая история», а не куча «почти настоящих». Но то был 1970 год, и она училась в колледже. В то время было просто верить в подобные вещи. Она решила специализироваться на злоупотреблениях: ее главным принципом будет абсолютная честность. Она написала в «Универ» статью про спекуляции с недвижимостью со стороны городских девелоперов, потом другую – о нехватке хороших детских садов, что важно для матерей-одиночек, и стала получать письма с оскорблениями, а порой и с угрозами, которые воспринимала как доказательство своей эффективности.

Когда она окончила колледж, 70-й год был далеко в прошлом. Сразу несколько редакторов прямо сказали ей, что, разумеется, она может писать о том, что ей хочется, законом это не запрещено, однако никто и не обязан платить ей за это. Один из них заметил, что в глубине души она все еще юная баптистка из южного Онтарио. Нет, я из Объединенной церкви, сказала она. Но было обидно.

И вместо статей об общественных язвах она стала делать интервью с людьми, которые от них пострадали. Продать их было намного легче. Каков «идеальный» гардероб для пикета, почему вам просто необходим джинсовый комбинезон, что феминистки едят на завтрак. Редакторы говорили, что в любом случае это выходит у нее куда лучше. «Протестный шик», назвали они ее тему. Однажды ей позарез были нужны наличные, и она на скорую руку настрочила статейку о возвращении шляпок с вуалью. Это было не особенно протестно, но «шик» остался, и она убедила себя не переживать по этому поводу.