Лесная ведунья - Елена Звездная

И все бы ничего, но едва чаща нанесет удар, магию и силу для рывка она возьмет у меня!

И распахнув глаза, я, одну руку держа на ребенке, вторую протянула над ведром с ключевой водой и торопливо, быстро, вливая свою силу, сколько могла, начала читать заговор.

«Здравствуй при встрече,

Здравствуй при прощании,

Здравствуй в разлуке,

Здравием обернись возвращение».

Чаща ударила, когда я произносила последние звуки. Ударила лихо и радостно, со всем торжеством почуявшего крови хищника, вырвавшись из-под земли коснулась ног магов безобидными ростками и в стремительном росте оборачиваясь лианами, сплошь усеянными острыми шипами. И меня скрутило так, что не продохнуть ни выдохнуть, на чем сила держалась – не ведаю.

– Ведьма, что ж ты… – встревожился архимаг, едва я на пол на одно колено рухнула.

На оба не могла, если отпущу ребенка – погибнет.

Вот только и чащу звать, когда на младенце руку держу не самое верное дело – чаща у меня детей любит. В прямом смысле. Жуткой материнской любовью. Этой только волю дай – так заберет себе и вырастит, причем и молоком поить будет, и растить, и даже баловать. И не отдает. Пока дите не вырастит, вообще отдавать отказывается! Меня поначалу тоже все пыталась, да и сейчас… недалеко ушла.

Но делать нечего.

«Стой! » – взмолилась я, призывая чащу.

Зловредина остановилась, оглянулась на меня, словно бы через плечо на букашку мелкую и тут засекла дитятко! В следующее мгновение смола с огнем, успешно имитирующая горение чащи, перекинулась на магов, которым и так приходилось не сладко, в том смысле, что вообще неприятно, когда по тебе растут лианы с шипами, а заповедная мгновенно оказалась тут.

И в единый миг над кроваткой склонилась условно обнаженная девушка. Очень условная девушка, потому что сплетенная из ивовых прутьев и покрытая листочками чаща в принципе девушку напоминала разве что изгибами. И вот это чудище, восторженно приоткрыв условно губы, склонилась над младенцем.

– Так, вот давай без этого! – потребовала я. – У него вообще мать есть!

Зловредина дернула плечом, демонстрируя все, что думает об этой матери, и протянула загребущие ручонки к младенцу.

Вообще исстари лесные ведуны и ведуньи получались именно так – чаща подбирала брошенных в голодные годы младенцев, растила их, отдавая все тепло своей истинно женской материнской души, и вырастали ведуны как бы на грани миров – лесного и человеческого. Но голодные годы миновали, детей более в лес на смерть никто не выбрасывал вот уже много лет, вот чаща и тосковала, а потому оберегала вообще всех детенышей – то и дело периодически приходилось отбирать у нее оленят, медвежат, волчат, зайчат, а в последнее время даже птицы прилетали жаловаться.

– Не смей! – приказала я чаще.

Та выпрямилась, витые ивовые руки на груди сложила и с вызовом в пустых глазницах посмотрела на меня. Намекая на очевидное – а почему бы и нет? !

– У этого ребенка есть мать, – повторила я очевидное.

Чаща в ярости топнула ногой, не желая соглашаться с этим очевидным. Постояла, зло сузившими глазницами взирая на меня, и вдруг хлопнула себя ладонью по лбу, словно вспомнила о чем-то, запрыгала радостно, указала на меня, на стоявшего в некотором оцепенении мага, сложила ладони вместе недвусмысленным жестом, даже подвигала, имитируя явно зачатие, после чего обрисовала живот на себе, указала на меня – ну чтобы если кто не понял, обозначила что речь о моем животе, и радостно запрыгала снова.

Даже у меня челюсть отвисла, что уж об остальных говорить.

– Господи помоги, – прошептала жена Саврана, и добавила, – мужику.

«Мужик» промолчал, но выражение лица у охранябушки стало непередаваемым, а вот мальчик проявив удивительную для его лет осведомленность, со вздохом произнес:

– Да, не повезло вам, уважаемый.

Архимаг очень выразительно посмотрел на меня.

А я поняла две очень важные вещи: первая – Лесная сила сплетница, и вторая – я попала. Еще я поняла, что очень зря давала чаще на почитать книгу о человеческой анатомии… дочиталась. И главное не возразишь же никак.

– Хорошо, если забеременею, так и быть возьму в няньки, – сдалась я.

Зловреднючая чаща, даром что заповедная, радостно запрыгала, с разбегу обняла оторопевшего архимага и вымелась из избы и далее проводить наказательно-обучающие мероприятия.

Когда за ней дверь захлопнулась, охраняб очень тихо произнес:

– Ведьма, а ты не могла бы…

– Чего не могу, того не могу! – сходу сделала я заявление.

И выдохнула с облегчением, едва появился леший.

– Ребенка возьми и пои водой ключевой, – приказала я.

Леший тяжелой громоздкой массой ввалился в избу, и сменил меня на посту удержания одновременно разных степеней контроля.

– Ребенка мог поить и я, – произнес вдруг архимаг.

– Не мог, – возразила, тяжело поднимаясь, – нет в тебе магии.

И встав над ведром с водой, я простерла над ним уже обе ладони и зашептала:

«По небу ветрами,

По земле ногами,

По ночи светом,

Дождем летом.

Вдохом полным,

Выдохом легким,

Криком рождения,

Счастьем свечения…»

И вода в ведре начала светиться легким зеленовато-бирюзовым сиянием. На самом деле страшные вещи творю – сплетаю воедино магию ведьм и магию леса, за такое меня бы с первого курса вышвырнули не глядя, но суровые времена требовали суровых решений.

– Начинай, – приказала я лешему.

И из ведра потянулся первый ручеек, маленький, чуть ли не каплями, в сторону ребенка. Я не следила – знала, что леший контролирует, чтобы каждая капелька попала в рот малыша. И продолжила, используя исключительно ведьминское заклинание:

«Ассарда кеанар,

Аруна аргевар,

Дейшар нэквахар,

Дайсун аграхар! »

И ведро забурлило, вода в нем практически вскипела от магии, а я приказала жене Саврана:

– Подойди, встань на колени между мной и водой.

И едва женщина заняла нужное место, приказала:

– Пей.

Я видела слезы в ее глазах, видела мольбу. Она словно вся, всем телом просила «Детей, детей сначала! ». Но я не могла. Первой следовало спасать мать.