Великая актриса - К. У. Гортнер

Я схватила его руку и поцеловала перстень.

– Спаси вас Господь, монсеньор, – прошептала я, и он, снова улыбнувшись, отвернулся.

Глянув на меня в замешательстве, преподобная матушка отправилась провожать архиепископа.

Я как раз поднялась на ноги, когда подошли Жюли и тетя Розина. Возмущение матери обрушилось на меня.

– С ума сошла? Что за представление? !

Мать заставила себя замолчать и поджала губы. Выглядела она бледнее, чем обычно, но была в великолепном платье из голубой тафты; кружевная косынка, накинутая поверх лифа с высоким горлом, сколота брошью с камеей; фигура стройная, облегавший талию корсет скрывал все признаки вероятной беременности. Это меня удивило, пока я не вспомнила, что прошло уже больше двух лет, и, разумеется, она уже давно родила бы, если бы тогда носила ребенка.

Розина с волнением поцеловала меня в щеку. Она тоже выглядела ухоженной – в розовато-лиловом платье с канареечной атласной каймой, волосы не убраны, а затейливо уложены локонами. Сердце у меня захолонуло. Неужели Розина тоже занялась семейным делом? В своей наивности я упустила из виду, что моей тете уже двадцать два, она хотя и была на несколько лет моложе матери, но, вероятно, предполагалось, что сама начнет зарабатывать на свое содержание, после того как меня сбыли с рук.

Позади них с сардоническими улыбками на лицах стояли два господина, оба в сюртуках и с цилиндрами в руках.

Я проигнорировала их и обратилась к матери, изобразив непонимание:

– Спектакль? Монсеньор – наш почетный гость.

– Даже не думай! – рявкнула Жюли. – Никакого крещения не будет. Я запрещаю.

– Но вы же отправили меня сюда, в монастырь. Разве не этого вы хотели? – спросила я, испытывая злобную радость оттого, что щеки матери запылали.

Казалось, она готова взорваться – это обстоятельство я находила одновременно пугающим и забавным, – но тут послышались шаги торопливо возвращавшейся к нам матушки Софи.

– Извините меня, – сказала преподобная, – я должна была проводить монсеньора до кареты, но я очень рада, что вы смогли прийти. Как видите, мадам, Сара вполне успешно справляется!

– Да, – сухо ответила Жюли. – Вижу. Кажется, даже слишком преуспела.

Матушка Софи похлопала меня по плечу:

– Она может чересчур увлекаться, но у нее щедрое сердце. И явные художественные способности. Вы обнаружите, что она…

– Преподобная мать, – оборвала ее Жюли, отчего я сморщилась, – есть тут какое-нибудь место, где мы могли бы обсудить кое-что приватно.

– Да, конечно. Мой кабинет. Только… – Матушка Софи глянула на мнущихся рядом девочек, которые ждали возможности поговорить с ней, большинство, включая Мари, были окружены родней.

– Это важно, – добавила Жюли. – У меня мало времени.

Матушка Софи неохотно согласилась и повела Жюли к выходу из зала, оставив меня с Розиной и мужчинами, которые погрузились в беседу. Тетя обняла меня с такой любовью, что я простила ей нарушенное обещание навещать.

– О Сара! Ты была восхитительна. Так вошла в роль! Сама Рашель не могла бы сыграть лучше. Кто бы мог подумать? Ты когда-нибудь размышляла о том, что карьера на сцене может стать твоим призванием в жизни?

Я в изумлении смотрела на нее. Рашель Феликс была ведущей драматической актрисой в «Комеди Франсез», еврейка по рождению, известная виртуозной актерской игрой. Розина и раньше говорила мне о ней. Однажды она пыталась достать нам билеты на ее выступление, но их разобрали за несколько недель до спектакля. Я знала, что должна наслаждаться таким сравнением, даже если оно было нелепой попыткой тети загладить неприятное впечатление от встречи с матерью. Потом вспомнила слова Мари о куртизанках – они развлекают, как актрисы, – и резко сказала:

– Я не хочу торговать собой на сцене. Или где-нибудь еще, если на то пошло. Думаю, я хотела бы стать монахиней.

Заявление было спонтанным, я сделала его, не задумываясь о том, какие последствия оно влечет за собой, тем не менее мои слова произвели немедленный эффект. Тетя издала нервный смешок:

– Монахиней? Как ты можешь нести такую чушь! – Она замолчала, веселость ее улетучилась, когда вгляделась в мое лицо. – Это невозможно. Понимаешь? Для вступления в монастырь у девушки должно быть приданое. Даже любовь Господа не бесплатна. К тому же ты только что слышала Жюли. Она этого не допустит.

– Почему нет? Если я хочу служить Богу, какое ей дело? Я уберусь с ее дороги навсегда.

Розина вздохнула:

– Ты болтаешь глупости. – Она глянула на своих спутников, которые, насколько я могла судить, не обращали на нас ни малейшего внимания. – В следующем году тебе исполнится двенадцать. Почти женщина. Я говорила, почему Жюли отправила тебя сюда, но, думаю, ты также должна знать… – Розина замолчала, на лбу у нее залегла тревожная складка.

– Знать что? – Вдруг я почувствовала, что на поверхность всплывает какая-то давнишняя тайна.

Розина опустила взгляд и нервно мяла в руках мягкие кожаные перчатки.

– Твой отъезд сюда устроила не одна Жюли, – наконец произнесла моя тетя. – О, она хотела отправить тебя из дома, это верно. И у нее были на то причины, но это место выбрала не она, а… – Розина резко протянула руку и погладила меня по щеке. – Какая теперь разница?

– Пожалуйста. – Голос мой дрожал. – Для меня это важно. – Хотя я не была уверена, что и правда желаю услышать больше, во мне росло беспокойство: о чем же беседует Жюли с матушкой Софи? Я вообразила, что мать заберет меня отсюда и отправит в какое-нибудь менее гостеприимное место, где никто мне не обрадуется. – Насчет крещения это было не всерьез, – добавила я, а Розина все продолжала колебаться. – Я попросила благословения у монсеньора, только чтобы позлить ее.

Тетя грустно улыбнулась мне:

– Да, я так и подумала. И не виню тебя. Но Жюли серьезно относится к нашей вере. Не смеет этого показать, но гордится нашим наследием и не допустит, чтобы хоть одна из ее дочерей сменила веру. И не она выбрала для тебя это место.

Есть другие дочери? Моя мать родила еще одного ребенка, как я и подозревала? У меня имеется сестричка, запрятанная где-нибудь, тоже отданная на попечение кормилицы? Я промолчала, сосредоточилась на последней фразе и осторожно спросила: