Великая актриса - К. У. Гортнер

Ее следующие фразы вернули меня к реальности.

– Революционер на словах, да, но не в поступках. Когда я обнаружила, что жду ребенка, то сразу сообщила ему. А что еще мне было делать? Я нуждалась в его поддержке, – продолжила Жюли, и я невольно затаила дыхание. – Он повел себя похвально, вот что я сказала бы в его защиту. Не увиливал от ответственности, чего можно было бы ожидать от сожителя.

– Розина говорит, он хотел, чтобы меня растили католичкой. – Я цеплялась за эту мелкую подробность, чувствуя, как мир закачался и готов разлететься на куски.

– Он настаивал только на том, чтобы тебя не растили еврейкой. Признал себя твоим отцом, и это записано в метрике, но запретил мне объявлять об этом публично, по этой причине тебе и была дана фамилия моего отца – Бернар. Я не должна никому открывать, кто твой настоящий отец в обмен на материальную поддержку с его стороны. Так мы договорились. Потом он вернулся в Гавр к своей респектабельной дочери торговца. И там остался. – Жюли посмотрела на сложенные на коленях руки. – Он никогда не просил о встрече с тобой. Каждый месяц присылал мне определенную сумму, но самого его я больше ни разу не видела.

Невозможно! Я отказывалась в это верить. Лишь чувствовала, как ее слова червяками копошатся внутри меня, и понимала, что на этот раз она не лжет.

– Как сказала тебе Розина, действительно возникли сложности, потому что я была еврейкой, родившей бастарда. Несмотря на его напыщенные речи о свободе мужчин, с женщинами, как оказалось, все обстояло иначе. Он не был готов рисковать своим будущим. Это скучная история и слишком тривиальная. Я посчитала себя счастливицей. У него хотя бы хватило совести признать свою ошибку и платить за нее. Другие просто отмахиваются и притворяются, что ничего не было. Его деньги помогли мне оставить это ужасное место у портнихи и начать самостоятельную жизнь. – Жюли немного помолчала, а потом ровным голосом добавила: – Он умер. В прошлом году, от лихорадки.

Я сидела совершенно убитая. Мне хотелось разодрать себе грудь, как у святых мучеников в монастырских книгах. Но в этот отчаянный момент я была не в силах оплакивать то, чего никогда не имела. Впервые в жизни я почувствовала себя совершенно и ужасающе взрослой.

– Он оставил тебе кое-что в завещании, – продолжила Жюли, – но, как все связанное с ним, тут тоже есть сложности. Мне удалось обеспечить твое пребывание и обучение здесь из его средств, раз уж он сам настоял, чтобы тебя отправили именно сюда. А что до остального… – Она сделала нетерпеливый жест, будто желая развеять мою боль от сообщения, что зачавшего меня человека, с которым я никогда не встречалась, но столько раз представляла себе, больше нет на свете. Встав и расправив юбки, Жюли закончила: – Я вернусь за тобой в августе. Мы поедем с Розиной и твоими сестрами на каникулы. Доктор рекомендует отдых в горах для лечения легких. Я знаю милое курортное местечко в Пиренеях, в Котре.

Я ошарашенно смотрела на нее:

– А потом? ..

– Ты закончишь обучение здесь. Все-таки за него заплачено. А там посмотрим.

Не сказав больше ни слова, Жюли оставила меня понуро сидящей на скамье.

Зато теперь я поняла, что, как и для матери, стать кем-то – для меня единственный выбор в жизни.

Глава 8

Хотя я не стремилась провести время в горах с семьей, учитывая сложные отношения с матерью, однако мне не терпелось познакомиться с сестрами. Как только мы приехали в Котре, я обнаружила, что Жанна – явная фаворитка матери, так как ее одевали в миниатюрные копии нарядов Жюли, и малышка напускала на себя не по возрасту важный вид, что наталкивало на мысль: наверняка она дочь Морни. Однако, как только Жюли исчезала из виду, Жанна забывала о своей высокомерности и превращалась в обыкновенную маленькую девочку, которая шла вместе со мной и Розиной на ежедневную прогулку к соседней ферме. При виде ягнят и козлят у меня кружилась голова от восторга.

Но моей любимицей стала младшая сестренка Регина. Примерно годовалая малышка, она громогласно ревела и хватала меня за волосы, рукава, за что угодно, когда ей нужно было как-то успокоиться. Может быть, оттого, что оливковой кожей и темными глазами она отличалась от всех нас, я смотрела на нее как на постороннюю, и мне легче было ее любить.

Жюли оставалась по-прежнему холодна. Разговор в монастырском саду не сблизил нас, как я надеялась. Розина восполняла этот пробел неустанными заботами обо мне. Она буквально вливала мне в рот суп, закармливала сыром и сытным серым хлебом, пока я не набрала бо? льшую часть потерянного за время болезни веса.

В монастырь я явилась потолстевшая и только слегка покашливала. Снова взявшись за учебу, я вернула себе и дружбу Мари, задобрив ее немалым числом шоколадных конфет. А еще мы подружились с веселой светловолосой Софи Кроссье. Семья жила неподалеку от монастыря, и родные Софи частенько приглашали нас к себе по воскресеньям.

С появлением месячных я была переведена монахинями в спальню к старшим девочкам. Основное внимание теперь уделялось урокам хороших манер и дикции. К четырнадцати годам я говорила как парижанка – от бретонского акцента не осталось и следа – и преуспела во всех бессмысленных навыках, владения которыми ожидают от девочек из семей буржуа, как то: заваривание чая, чтение стихов, игра на фортепиано и поддержание глупых разговоров о банальных вещах.

Тем не менее каждый день я жила под сенью страха. В пятнадцать лет меня признают взрослой по монастырским правилам, и мое пребывание в Граншане закончится. Хотя я не отказалась от мечты стать монахиней, но понимала, что этого никогда не случится. Матушка Софи ясно дала понять, что я не подхожу для религиозной жизни, – еще одна тяжкая ноша, притом что пятнадцатый день рождения неумолимо приближался вместе со всей неопределенностью, которую влек за собой.

За несколько дней до назначенного на август отъезда меня вызвала к себе матушка Софи:

– Ты должна помнить все, чему мы тебя учили. Нужно принимать волю Божью и выполнять Его заповеди. Сара, ты склонна увлекаться, но не позволяй этим увлечениям сбить себя с пути. Я боюсь, искушения мира будут твоими постоянными врагами.