Жаба с кошельком - Дарья Донцова

Вика, в самом деле страстная любительница посуды, заинтересовалась, подошла поближе и ахнула. Бабулька держала в руках изящную вещичку из серебра, явно раритетную и очень дорогую.

– Сколько хотите за безделушку? – прикинувшись равнодушной, поинтересовалась Викуша.

– А сколько дашь! – прокашлял божий одуванчик. – Полтысячи не жалко?

Викуша чуть было не сказала, что пятьсот баксов все-таки дороговато за одну чашечку, отдайте, мол, за триста. Но тут до нее дошло, что бабуля хочет пять сотен в рублях.

– Дорого тебе? – по-своему поняла молчание потенциальной покупательницы старушка. – Так и быть, за четыреста уступлю. Ты не сомневайся, видишь пробу? Хочешь, возьми блюдечко и сходи вон туда, в ювелирный магазин, они подтвердят: серебро это, без обману. Это наша семейная реликвия, да нищета заела, вот и продаю.

Викуша с радостью протянула бабульке деньги. Та, аккуратно спрятав ассигнации, спросила:

– А может, весь сервиз захочешь?

– Какой? – спросила Вика.

– Так чашка из набора, – пояснила старушка, – дома еще пять стоят.

Обрадованная неожиданной удачей, Вика сунула пенсионерку к себе в машину, отвезла ее по указанному адресу в деревню и увидела в буфете красоту писаную. Плохо понимавшая ценность сервиза старуха запросила за него триста баксов, и Вика с превеликой радостью их отдала.

– Ну что, попробуем чай из этих чашек? – потирала руки Вика. – В первый раз я такой сервиз видела недавно в антикварном, но он стоит десять тысяч баксов, вот и не купила. А тут такая феерическая удача. Эх, жаль, совочка для сахара нет, потерялся, похоже.

– И чего хорошего в старой посуде, – скривилась Маня, – не понимаю я этого! Лучше новую купить, зачем пить из плошек, которыми пользовались посторонние люди? Фу, по-моему, это негигиенично.

– Я их тщательно вымыла, – рассердилась Вика.

– Все равно, – уперлась Маня.

Чтобы загладить бестактность девочки, я быстро сказала:

– Викуля, налей мне чайку или кофейку.

– Кофе не в эти чашки, – бормотнула Вика.

– Почему? – удивилась Зая.

– А бабушка предупредила: они только под чай, от кофе портятся.

И она загремела в буфете посудой, на свет появились фарфоровые изящные чашечки.

– Кофе сюда налью, – сообщила Вика, – так, кому что?

– Мне, естественно, чай, – плотоядно потер руки Андрюшка, – терпеть не могу кофе.

– И мне чаю, – хором ответили мы с Зайкой.

– Хочу кофе, – быстро сказала Маня.

Я подавила улыбку. Маруська никогда не употребляет этот напиток, он ей активно не нравится, просто она не хочет прикасаться к антиквариату.

– Я тоже, пожалуй, кофейку, – протянул Кеша.

Мне стало совсем смешно. Брезгливый до болезненности, Аркашка избрал ту же тактику, что и Манюня.

Дегтярев же отказался и от того, и от другого.

– Позже, – сказал полковник, – я так объелся, что в меня ничего не вольется.

Домой мы поехали около полуночи. Кавалькада машин вырулила на шоссе. Кеша, посадив около себя Маню, как всегда, нажал на газ и унесся далеко вперед. Александр Михайлович, обладатель черного «Запорожца», безнадежно отстал, он не слишком уверенно чувствует себя за баранкой. Зайка молча рулила по Ново-Рижской трассе. Я сидела около нее, зевая и борясь со сном.

Вдруг Зая притормозила.

– Ты чего? – очнулась я.

– Меня тошнит, – пробормотала она и рванулась из машины.

В ту же секунду я почувствовала резь в желудке, потом к горлу подступило что-то мутное, тяжелое. Пришлось бежать за Зайкой.

Минут через десять мы кое-как пришли в себя, умылись, поливая друг другу на руки воду из бутылки, утерлись бумажными носовыми платками и вернулись в машину.

– Интересное дело, – пробормотала Ольга, – с чего это нас прихватило?

– Не знаю, – прошептала я, чувствуя, как к горлу снова подкатывает что-то отвратительное.

Зайка глянула на меня, я на нее, и в ту же секунду мы снова понеслись к канаве. Если честно, давно мне не было столь плохо. Голова кружилась, ноги дрожали, по спине тек холодный пот, в желудке ворочался раскаленный еж с торчащими в разные стороны иглами.

– Боже, – простонала Зайка, рухнув на сиденье, – умираю!

У меня было то же ощущение. В сумочке ожил мобильный.

– Мусик, – заорала Маня, – вы где?

– Еще на Новой Риге, – прошептала я, – на тридцать пятом километре.

– Что случилось, вы сломались?

– Да, – еле слышно ответила я и навалилась на Зайку.

Она откинулась в кресле и попыталась натянуть на себя плед, которым мы укрываем в машине Банди.

– Холодно мне, холодно, – лепетала она, – прямо трясет всю.

Меня тоже начал колотить озноб, и я решила включить печку, но вместо рычажка обогревателя ткнула пальцем в радио. «Это любовь, – понеслось из динамика, – что без денег делает тебя богатым, это любовь, о которой в книжках ты читал когда-то».

– Выключи, – прохрипела Зайка, – умоляю.

Но я не смогла пошевелить рукой, пальцы весили по сто кило каждый.

– Дай пакет, – еле слышно попросила Зайка, – из бардачка вынь.

– Не могу.

– Меня тошнит, скорей, дай.

– Не могу.

– Сейчас салон испачкаю.

– Ерунда.

Зайка попыталась наклониться и не сумела. Я в полном отчаянии поняла, что не могу ей помочь, меня словно парализовало. Перед глазами затряслась мелкая черная сетка, в ушах тоненько-тоненько запели комары. Последнее, что я увидела, перед тем как потерять сознание, было лицо Александра Михайловича с широко раскрытым ртом. Полковник рванул дверцы машины, Зая стала падать к его ногам, и тут свет померк.

Глава 3

Очнулась я в больнице, в Институте Склифосовского, в двухместной палате. На второй койке лежала синяя Зайка, рядом с ней стояла капельница. Впрочем, от моей руки тоже тянулась резиновая трубка к штативу с бутылкой.