Камин для Снегурочки - Дарья Донцова

– Спасибо, – почти успокоившись, ответила я.

Борисеев шагнул было в сторону, но потом опять повернулся ко мне:

– Это шоу-биз, детка. Знаешь, тут почти все, кто сейчас звездами считаются, из очка вылезли. Мало кому повезло прямо от мамы с папой на сцену попасть и в десятку влететь. Ногти ломали, зубы, прогибались, кланялись, на коленях стояли, но добились своего. Так вот, на этой дороге люди начинают делиться на две части. Одни всегда помнят, каково им пришлось, и уважают окружающих, у других капитально сносит крышу. Первых очень и очень мало, стану перечислять – десяток имен назову, не больше. Остальные – такие, как Глафира. И еще, чем меньше таланта, тем больше гонора, самодовольства и желания унизить нижестоящего человека. Хотя кто сказал, что ты ниже Глафиры? Жизнь длинная, попомни мои слова, Глафира еще придет к тебе кланяться и просить денег. А ты тогда, сделай одолжение, не выплескивай на нее суп. Если хочешь быть интеллигентным человеком, всегда вежливо разговаривай со своей домработницей. А вообще, ищи себе богатого мужа или начинай зарабатывать сама, потому что лучшая защита женщины – ее толстый бумажник.

Быстро повернувшись на каблуках, Леонид исчез. Я побежала в гримерку. «Это шоу-биз, детка! » В который раз я слышу эту фразу! Актер на сцене и в жизни – это два разных, подчас полярно разных, человека. Никогда бы не поверила, что Борисеев способен утешать поломойку! А он, оказывается, добрый, милый человек…

Увидав меня, Глафира заорала:

– Таняша!

Я вздрогнула: что опять?

– Милая, прости, прости, прости…

Я попятилась к двери, но хозяйка бросилась мне на шею.

– Ну извини, я устала, измучилась. Вот, возьми чистую одежду, суп был замечательный.

Я обняла Глафиру:

– Нет, я сама виновата! Гадкий вышел супешник.

– Великолепный!

– Несъедобный.

– Прости!

– Ты меня извини.

– Я тебя люблю!

– Я тебя тоже! !!

Из глаз Глафиры брызнули слезы, и из моих одновременно тоже. Через секунду мы зарыдали, сжимая друг друга в объятиях. У хозяйки началась истерика, я, кое-как справившись с собой, напоила певицу водой. Но Глаша не успокаивалась. Она плакала в машине и не пришла в себя дома.

В конце концов Свин, который, застав нас в момент обоюдных рыданий, отчего-то не стал материться и драться, принес нам по чашечке приторно сладкого чая и с несвойственной ему заботливостью произнес:

– Вот что, истерички мои, глотайте и ложитесь.

Я залпом осушила чашку, почувствовала разливающееся тепло и моментально заснула прямо в гостиной, сидя в кресле.

Проснулась я от немилосердной боли в спине и сначала не поняла, где нахожусь. Потом вспомнила все: скандал, бурное примирение, истерику Глафиры, чаепитие в гостиной. Нужно встать, умыться, раздеться и лечь в кровать. Спать в кресле оказалось страшно неудобно, у меня свело поясницу.

Кое-как я поднялась, дошла до двери, потянула за ручку и в приоткрывшуюся щель услышала быстрый шепот:

– Эй, осторожней, не разбудите, а то завоет, – говорил незнакомый мне человек.

– Там снотворного килограмм, – очень тихо ответил Свин.

Удивившись, я осторожно прильнула к щелке и увидела Митю, шофера, который нес Глафиру, ноги певицы, обутые в лаковые сапожки, безвольно болтались, руки свесились. Рядом шел Свин. Парочка исчезла на лестничной клетке. Не успела я оценить происходящее, как продюсер вернулся, ведя за руку… Глафиру. Певица поправила темные волосы.

– Все усекла, лапа? – спросил Свин.

– Ага.

– Помнишь, как действовать?

– Да.

– Тогда вперед и с песней, – велел Семен.

Глаша скрылась в конце коридора, Свин вышел на лестницу, щелкнул замок. Я подождала пару минут, потом пошла к себе. Что у нас происходит? Сначала хозяйку, крепко спящую, выносят из квартиры, а через секунду она возвращается, бодрая и бойкая. Но обдумать случившееся не получилось, сон свалил меня с ног.

– Танька, Танька, ну где же ты? – долетело до меня сквозь дрему.

Я села, схватила халат и понеслась в спальню к Глафире.

– Ванну и кофе, – принялась командовать хозяйка.

Я дернула в разные стороны шторы. Яркий свет залил комнату.

– Закрой, – заорала Глафира и мигом натянула одеяло на лицо, – глаза болят! Дай тапки.

Я быстренько поставила у кровати пантофли. Глаша встала, я слегка удивилась, певица вроде была вчера выше ростом, хотя она постоянно на каблуках.

– Кофе вари, – велела Глаша и, занавесив мордочку волосами, ушла.

Голос ее сегодня звучал так же хрипло, как и вчера, но это была другая хрипотца, иной тональности. Подумав так, я удивилась: откуда мне известно про такую вещь, как тональность? И отчего у Глаши изменился тембр голоса?

К столу хозяйка вышла с наложенной на лицо штукатуркой, села спиной к окну и гаркнула:

– Чего уставилась? Где мой кофе?

Я стала наливать чашку. Надо же, как может измениться женщина при помощи самых простых средств! Возьмите тональный крем потемнее, нарисуйте широкие брови, вставьте в глаза цветные линзы цвета жженого кофе, сделайте татуаж губ, наложите румянец, придайте волосам колер горького шоколада и – пожалуйста! Вместо бело-розовой блондинки, похожей на куклу Барби, имеем смуглую цыганку. Но неужели, изменившись до неузнаваемости, можно привлечь к себе внимание публики?