Небо в рублях - Дарья Донцова

Я окинула взглядом бесконечные ряды разнокалиберных статуэток и попыталась отбиться от оказанной чести.

– Мне приказано лишь пол тереть.

– Кем же дано такое указание?

– Раисой.

– Райкой? ! – с неподражаемым выражением воскликнула Ника. – Ну-ка, скажи, кто тут хозяйка?

– Вы.

– Значит, мой мою коллекцию, – процедила старуха и направилась к двери. Но, почти дойдя до порога, притормозила и сказала: – Упаси тебя бог тронуть вон ту толстую тетрадь. Ясно?

– Да.

– Не прикасайся к ней!

– Хорошо.

– Знаешь почему?

– Нет, простите, конечно.

– В ней мои записи, мысли и наблюдения. Дневник великой, много страдавшей женщины. Настоящий роман, не чета тем поделкам, которые строчит Милада. Кстати, ее первая книга украдена у меня!

– Как? !

– Очень просто, – снисходительно кивнула Ника. – Я придумала историю, набросала вкратце сюжет и – о, моя святая наивность! – рассказала за чаем о своих идеях, поделилась с теми, кого из благородства пригрела под широким, уютным крылом. И что? Ну? И что? Отвечай, что?

– Простите, не знаю!

– Нетрудно догадаться! Пока я обдумывала сюжетные линии, составляла план, Милада живехонько, за недельку, накропала отвратительную повестушку и сволокла в издательство. Ей там сказали, что текст никуда не годится, русским языком автор не владеет, выглядит, будто китаец состряпал, но напечатали.

– Зачем же «Марко» взялось публиковать повесть, если вещь казалась плохой? – выпала я на минуту из образа придурковатой поломойки.

Ника, к счастью, этого не заметила, усмехнулась.

– Ты, любезная, далека от мира искусства, а я, можно сказать, плаваю в море культуры много лет. Мой сын – великий литератор.

– Ой, а что он выпустил? – вновь принялась я старательно ломать комедию. – Люблю читать приключения, а еще рассказы о животных.

Ника скривилась.

– О боги! Милочка, тебе лучше увлекаться, с позволения сказать, творчеством Милады. Думаю, оно придется тебе по вкусу. Мой сын создает эпическое произведение, полномасштабное полотно, чем-то напоминающее великий роман «В поисках утраченного времени». Ты, естественно, никогда не слышала об этой книге.

– Ничего не знаю о Прусте, [3 - Марсель Пруст, французский писатель (1871 – 1922), не надо путать его с Болеславом Прусом (1847 – 1912), польским романистом. ] – живо подтвердила я и тут же прикусила язык. Более идиотского замечания из уст помощницы домработницы и придумать трудно.

Но Ника снова не обратила внимания на мою оплошность – то, что неотесанная баба-поломойка правильно назвала автора эстетской книги, ее не удивило. Очевидно, ей, занятой исключительно собой, любимой, просто не было дела до окружающих.

– Мой великий сын, – вздохнула она, – тщательно, в деталях, описывает каждый свой день. Это будет величайшее произведение эпохи, оно переживет века, станет пособием для тех, кто захочет изучить быт и нравы человечества на рубеже двадцатого и двадцать первого веков. Ясно?

– Но, простите, конечно, получается, что роман можно опубликовать лишь… э… после смерти автора?

Ника вскинула подбородок.

– Да! И в этом основное величие моего сына! Марсик – мессия! А Милада – жалкая поденщица, думающая лишь о деньгах, ясно? Но народу хочется жвачки, люди не желают утруждать мозг, оттого Смолякова и популярна. Право слово, бедная страна, в которой бешеные деньги можно получить за мусор. Впрочем, не укради она мою книгу – ничего бы не получила. Но я, как хорошо воспитанный человек, простила девчонку, более того, держу ее в своем доме, пою, кормлю, одеваю, обуваю…

– Ника, – раздался из-за двери высокий, нервный голос, – завтрак на столе.

– Иду, дорогая! – откликнулась дама. Потом она заговорщицки подмигнула мне: – Это еще одна нахлебница, Лиза, жена отвратительного парня Никиты. Ладно, ты тут приведи все в порядок, а потом поболтаем. Значит, к тетради не приближайся! Иначе уволю!

Докончив «выступление», Ника выплыла из помещения, и я осталась посередине просторной спальни, заваленной хламом. Да протереть все находящиеся здесь предметы практически невозможно! Одних только настольных ламп тут штук двенадцать, и все они с матерчатыми абажурами! Пригорюнившись, я решила начать с подоконника, на котором толпилась армия фарфоровых балерин. Пока руки пытались выковырять из их многослойных юбок куски уже окаменевшей пыли, в голове вальсом кружились мысли.

Право, Ника нелогична. По ее словам, Ми пишет гадкие книжонки, а началось все с идеи, украденной у Ники, у которой в голове родился гениальный сюжет. Но, значит, хоть одно произведение Смоляковой потрясающее – то самое, спертое у Ники. Дама же уверяла, будто старт Ми начался с совершенно непотребной рукописи, написанной отвратительным языком… Тогда почему издательство решило опубликовать слабое, «китайцем состряпанное» произведение, а?

Есть некая нелогичность и в сетованиях Ники по поводу денег. Ладно, пусть бабуся вместе со своим гениальным и великим сыночком-мессией содержит Ми. Но тогда отчего она так злопыхательствовала по поводу писательниц, получающих большие деньги за дрянь? Ох, похоже, милая дама терпеть не может бывшую невестку и просто отчаянно завидует ей.

– Ты чего тут делаешь? – громко прозвучало за спиной.

Я, погруженная в раздумья, вздрогнула, обернулась и уронила статуэтку. Послышалось тихое «дзынь», у фигурки отлетела голова.

– Ой! – не на шутку испугалась я. – Что ж теперь будет? Раечка, меня выгонят?

– Наплюй! – быстро сказала домработница, входя в комнату. – Главное – никто, кроме меня, не видел. Давай живенько все соберем и в помойку выкинем. Ну, чего стоишь?

Рая опустилась на корточки.

– Ника меня уволит, – прошептала я.

– Кто? Вероника? Цирк прямо! Забудь!

– Увидит, что безделушки нет, и обозлится.

– Знала б ты, сколько я у нее добра побила… – улыбнулась Рая. – И не перечесть! Сама-то она ничего не помнит, расставь их пошире и выбрось из головы.

– Очень нехорошо так работу начинать, – тоненько запричитала я, – у хозяйки набезобразничать…

Рая перестала собирать останки несчастной балерины.

– У кого? – широко распахнула она свои необычные глаза.

– Так Ника сказала мне, что тут все ее!

Раиса улыбнулась.

– Она брешет. Знаешь, кто такая Ника?

– Ну… владелица дома.