Метро до Африки - Дарья Донцова

Я кинулась на звук, очутилась в пятиметровом отсеке и сразу поняла, что жилплощадь принадлежит незамужней женщине. Ни одному существу мужского пола не придет в голову повесить на окно розовые занавески с рюшечками и поставить на шкафчик шеренгу кружек с изображением умильных котят. С другой стороны, семейная дама не оставит на самом виду пакет с прокладками и колготки.

– Как ты себя чувствуешь? – бросилась я к полковнику.

Однако не похоже, что у приятеля поднялось давление, – цвет лица у него вовсе не гипертонически-красный, а бледно-зеленый, зрачки во весь глаз, нос заострился. Не знай я Дегтярева много лет, приняла бы его сейчас за наркомана, настолько неадекватно выглядел Александр Михайлович.

Увидав меня, он попытался встать, но потерпел неудачу, его шатнуло в сторону.

– Ой, – выдохнул Дегтярев и глупо засмеялся, – штормит.

Не успев договорить, полковник начал икать.

– Ты пьян! – возмутилась я.

– Никогда не употребляю на работе, – еле сумел произнести Дегтярев. – Сама знаешь, только дома позволяю себе бутылочку пивка.

И это правда. Александр Михайлович плохо воспринимает алкоголь. Вернее, он спокойно может выпить много спиртного и не поморщится, но утром загулявший полковник будет мучиться жестоким похмельем! Кстати, ему станет плохо даже от не очень большой дозы крепкого напитка. Зная эту особенность своего организма, Дегтярев давным-давно перешел на пиво, он и впрямь никогда не смешивает службу с весельем.

На всякий случай я потянула носом воздух (господь наградил меня нюхом собаки, натасканной на взрывчатку). Если даже Александр Михайлович просто полизал рюмку из-под коньяка, я непременно учую запах. Но нет! От приятеля исходил слабый аромат лосьона после бритья, а от пиджака несло сигаретным дымом. Очевидно, полковник долго находился в компании куривших людей: либо сидел на совещании, либо в комнате для допросов. Это мне он делает резкие замечания при виде пачки моих тоненьких ментоловых сигарет, а коллегам и задержанным наш толстяк лекций о раке легких не читает.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я.

– Не знаю, – растерянно ответил приятель.

– Пришел в гости?

– Нет… Не помню…

– А кто хозяйка?

– Понятия не имею, – вздохнул полковник.

– Но ты же зачем-то сюда приехал?

– Вроде да.

– Квартира не конспиративная, – принялась я рассуждать вслух, – выглядит жилой, следовательно, тебя могли привести сюда либо личные, либо служебные дела.

– Ага, – покорно согласился Александр Михайлович и опять, словно детсадовец, добавил: – Увези меня отсюда, очень голова кружится.

– Хорошо, – быстро согласилась я, – давай попытаемся уйти.

Дегтярев попробовал встать и тут же шлепнулся назад на табуретку.

– Не получается, – растерянно заявил он.

Я выхватила из сумки телефон.

– Сейчас вызову врача.

– Нет, нет, нет, – забеспокоился полковник, – ни в коем случае.

– Почему? – нахмурилась я. – Думаю, твой организм среагировал на смену погоды. Вчера вечером лил ливень, а сегодня с утра было уже тридцать градусов жары, даже у памятника Юрию Долгорукому от такого зигзага давление заскачет.

– У меня есть предчувствие, что назревают большие неприятности, – вдруг заявил полковник. – И чем дольше я тут сижу, тем оно сильнее. Не надо врача, я смогу спуститься вниз, дай руку.

После некоторого колебания я выполнила просьбу Дегтярева. Александр Михайлович с явным трудом встал, и мы медленно побрели в сторону входной двери.

Очутившись в прихожей, я спохватилась.

– А где твой портфель?

– На кухне, – ответил полковник.

Я прислонила приятеля к вешалке и пошла назад. Меньше минуты мне потребовалось, чтобы понять: портфеля там нет.

– Нашла? – поинтересовался Александр Михайлович.

– Нет, – ответила я.

– Он должен быть там, – занервничал Дегтярев. – Я всегда ношу при себе ключи, кошелек, очки, документы.

– Может, ты забыл, где оставил портфель? – осторожно предположила я.

– Никогда ничего не теряю, – отчеканил приятель и стал похож на прежнего Дегтярева. – Я крайне аккуратен и, в отличие от некоторых, не лишаюсь ума при виде тарелки с изображением собачки.

У меня слегка отлегло от души. Слава богу, Александр Михайлович начал нападать, это верный признак хорошего самочувствия.

– Сделай одолжение, посмотри в ванной, – предложил толстяк. – Я всегда, придя с улицы, мою руки, вполне вероятно, что портфель стоит возле раковины.

Но и в крохотном совмещенном санузле не было дорогого изделия из крокодиловой кожи, подаренного полковнику Зайкой на Новый год. Машинально я пробежалась взглядом по шеренге дорогих парфюмерных и косметических средств – сплошь новинки лучших фирм, – затем шагнула в сторону одной из комнат.

– Туда я не заглядывал, – остановил меня Дегтярев.

– Уверен?

– Абсолютно. Сразу прошел на кухню.

– И кто тебе открыл дверь? – заинтересовалась я.

Полковник потер затылок.

– Не помню, вроде она была не заперта.

– Может, ты просто забыл? Заглянул, предположим, в гостиную, оставил там портфель и ушел на кухню? – предположила я. – Надо поглядеть.

– С тобой бесполезно спорить, – устало заявил полковник, – легче согласиться, чем отстаивать свою позицию.

– Думаю, что отстаивать собственные взгляды следует лишь по принципиальным вопросам, – не удержалась я от замечания и распахнула белую, кое-где ободранную створку.

Взору открылась не очень большая, просто обставленная комната. Бордовый ковер с традиционным орнаментальным рисунком стекал со стены на софу, с потолка свисала обычная трехрожковая люстра, в углу маячил узкий стол, чуть поодаль стоял огромный буфет – настоящий монстр, занимавший большую часть жизненного пространства. Но комната почему-то выглядела нежилой. Если в кухне можно было сделать вывод, что хозяйка дома не утруждает себя наведением порядка (колготки и упаковка прокладок, брошенные на самом виду, свидетельствовали о том, что ей не свойственно класть вещи на место), то гостиная вообще выглядела так, словно сюда давно не ступала нога человека. Ковер был покрыт ровным слоем пыли, серый налет лежал на мебели. В довершение картины возле буфета стоял здоровенный мешок, в котором явно находился какой-то строительный материал. «Вечная пломба», – гласила надпись на упаковке. И пахло в гостиной так, будто здесь год не открывали форточку.