Последний самурай - Хелен Девитт

Он поглядел на табличку и поглядел в книжку.

Я сказала: Все очень просто. Видишь, многие буквы такие же – ты их уже почти знаешь.

Он поглядел на табличку, поглядел в книжку, поглядел на табличку.

Чужой сказал: Ему всего четыре года

Г-н Ма сказал: Coupez la difficultе en quatre

Я терпеливо сказала:

Я терпеливо сказала много чего, и мне терпения не хватит все это повторять. Я считаю, я не меньше других готова пострадать ради ближнего, и если б знала наверняка, что хоть 10 человек в этом году, в следующем или в ближайшее тысячелетие заинтересуются, как обучить четырехлетку греческому, надеюсь, мне хватило бы совести им объяснить. Но поскольку таких данных у меня нет, я лучше отложу объяснения. По-моему, Л слово за словом переписывает 5-ю песнь «Одиссеи» на розовые картотечные карточки.

* * *

«Одиссея», песнь 6.

* * *

«Одиссея», песнь 7.

* * *

Эмма сдержала слово, и я слово сдержала.

Летом 1985 года я пришла секретарем в маленькое лондонское издательство, выпускавшее словари и неакадемические научные труды. Там издавали словарь английского языка, впервые появившийся в 1812 году и выдержавший девять или десять переизданий, – продавался замечательно – и коллекцию технических словарей для носителей всяких других языков, продававшуюся недурно, а также шикарный словарь литературного бенгальского, с кучей иллюстраций и без никаких конкурентов на рынке – этот вообще почти не продавался. Еще была двухтомная история сахара, трехтомное исследование лондонских дверных молотков (приложение готовится к печати) и всевозможные другие книжки, у которых постепенно за счет сарафанного радио складывалась аудитория. Я не хотела быть секретарем + не очень-то рвалась в издательскую индустрию, но не желала возвращаться в Штаты.

Эмма оказалась немногим лучше Штатов. Она любила Америку, как викторианцы Шотландию, а французские импрессионисты Японию. Она любила бензоколонки «Эссо» на шоссе в луже света, и чтоб на ветру покачивалась красная вывеска «Кока-колы»; она любила мужчину на лошади, который просторечным внутренним монологом описывает волнующие пейзажи; она любила мужчину в шустрой машине на лос-анджелесской автостраде. Она любила книжки, которые меня заставляли читать в школе, она любила книжки, которых мы в школе не читали, потому что они могли задеть чувства новообращенных баптистов. Я не знала, что сказать.

Мне воображалось неброское меццо-тинто, на котором густой штриховкой и чуточкой ручного окрашивания изображалось некое место, где впервые приехавших европейцев опьянили цвета, и затем, сочиняя книгу, европейцы эти решили, что Великий каньон, или Столовая гора, или юг Тихого океана надлежит иллюстрировать цветной гравюрой, на которой ослепительный кобальт передан бледным до белизны голубым, кровавый кармазин и пурпур – бледным до белизны розовым, и такая бледная зелень и бледная желтизна и бледный-бледный розовато-лиловый, дабы в стакане воды читатель ощутил каплю настоящего виски. Про себя я насмехалась над Эммиными сокровищами, но ведь это же глупо, на ум тотчас приходят другие образы, презрения не вызывающие, – черно-белое кино не показывает нам окружающий мир в цвете, и однако черно-белое кино мы не презираем. Проблема была в том, что, хотя дела обстояли лучше, чем в те времена, когда я читала книжки, на которые семьюдесятью годами раньше люди протранжирили целые жизни, страсть готова была вцепиться в гриву первой же попавшейся идее и галопом ускакать прочь ventre? terre [26 - Во весь опор (франц. ). ] – ах, как тихо, как спокойно некоторые умеют формулировать.

От припадков ярости и сардонических смешков в ожидании галопа ventre? terre я нервничала – проще было помалкивать или тихонько произносить банальности. Однако если человек очень умен и обаятелен, произносить банальности неохота, и стараешься сказать что- нибудь осмысленное, сохраняя между тем спокойствие и самоконтроль…

Как это поразительно, сказала я, что в Англии книги на английском + во Франции на французском, через 2000 лет это будет так же поразительно, как Страна Жевунов + Изумрудный город, а пока очень странно, что люди со всего мира съезжаются в одно место выводить нацию английских писателей + в другое – выводить писателей испанских, и это так грустно – наблюдать, как в литературе все языки растворяются в английском, который в Америке – язык забвения. Я утверждала, что тем самым искажается взаправдашнее прошлое, а европейский язык не может исказить европейскую страну, снимать Канзас нужно в черно-белой гамме, а для Страны Оз требуется «Техниколор», + более того (я пришпоривала свою идею рьянее, чем хотела, но останавливаться было поздно), это возмутительно, что люди, которые, в общем и целом, были самыми интересными героическими жестокими иммигрантами в литературе новой своей страны становятся лишь актерами которые говорят на ломаном английском или курсивом + в общем + целом их + их потомков полное незнание собственного языка + обычаев вообще не может быть выражено новым языком, который забыл, что ему было что забывать.

Эмма сказала: То есть ты считаешь, они должны быть не только по-английски.

Вот именно, сказала я. Как только понял – непонятно, почему раньше не сообразил.

Ну, сказала Эмма, говорят же, что будущее – за компьютерной версткой…

Хочешь, я напечатаю письмо на 100 слов за минуту? спросила я, поскольку у меня была работа. Письмо на 50 слов за 30 секунд? Письмо на 5 слов – за 3?

Я надеюсь, тебе не очень скучно, сказала Эмма.

Я сказала: Скучно!

Я понимаю, это не очень интересно, сказала Эмма.

Я хотела было ответить: Но абсолютно завораживает. Однако разум взял верх, и я сказала: Главное, что у меня есть шанс подумать, чем заниматься дальше.

Вот именно таких банальных и скучных замечаний я бы предпочла избегать при умном и обаятельном человеке, но Эмме, похоже, немало полегчало. Я сказала: Этого-то я и хотела. Все совершенно нормально.

Работа была совершенно нормальная, Эмма – умная и обаятельная, а я жила в Лондоне. Я попыталась последовать примеру Рильке, но задача оказалась нелегкой. И дело даже не в преклонении пред чьими-то работами: Рильке преклонялся перед Сезанном, но Сезанну секретарь был без надобности, во всяком случае – платный секретарь. Мне не нравилась идея работать на Родена, чтобы преклоняться перед Сезанном; по-моему, если являешься к человеку под дверь, хорошо бы хоть преклоняться перед его работами.

Иногда я каталась на метро по Кольцевой и читала книжку по органической химии, иногда «Положитесь на Псмита» в 20-й или 21-й раз, иногда смотрела прекрасного и нелепого Шерлока Холмса в исполнении Джереми Бретта [27 - Английский актер Джереми Бретт (Питер Джереми Уильям Хаггинс, 1933–1995) сыграл Шерлока Холмса в 41 эпизоде телесериала Майла Кокса «Шерлок Холмс» (The Adventures Of Sherlock Holmes; затем Sherlock Holmes, 1984–1994) телекомпании Granada Television (ITV Granada). ], а иногда, конечно, «Семь самураев». Иногда ходила в «Жареных кур Теннеси».