Падение титана, или Октябрьский конь - Колин Маккалоу

В стене Царского квартала замечательные ворота: боковые пилоны сверху соединены прямоугольной перемычкой, везде позолота, многоцветие красок. На воротах изображены какие-то символы, странные двухмерные сцены. А вот и стражники! Руфрий был прав, они неплохо смотрятся в греческом снаряжении: полотняные латы с нашитыми серебряными пластинами, яркие пурпурные туники, высокие коричневые сапоги, серебряные шлемы с наносниками и плюмажем из конских крашеных хвостов. Прекрасно, но не для боя, а скорее для уличных потасовок. Заинтригованный Цезарь покачал головой. Наверное, хроники этого царского дома не врут. Всегда есть толпа александрийцев, которая может войти во дворец и заменить одного Птолемея другим – все равно какого пола.

– Стой! – крикнул начальник стражи, хватаясь за рукоять меча.

Цезарь прошел по коридору из ликторов и послушно остановился.

– Я хотел бы увидеть царя и царицу, – сказал он.

– Ты не можешь видеть ни царя, ни царицы, римлянин. Разговор окончен. Вернись на свой корабль и уплывай.

– Доложи их царским величествам, что я – Гай Юлий Цезарь.

Начальник стражи громко фыркнул:

– Ха! Если ты Цезарь, тогда я – Таверет, богиня-гиппопотам!

– Не следует всуе упоминать имена богов.

Стражник метнул на него сердитый взгляд:

– Я не грязный египтянин. Я – александриец! И мой бог – Серапис. А теперь уходи!

– Но я действительно Цезарь.

– Цезарь сейчас в Малой Азии. Или в Анатолии, или еще где-нибудь.

– Сейчас Цезарь в Александрии и очень вежливо просит аудиенции у их величеств.

– Хм, я не верю тебе.

– Хм, тебе лучше поверить, иначе гнев Рима обрушится на Александрию и у тебя не будет работы. Как и у вашей царицы с царем. Посмотри на моих ликторов, олух! И если умеешь считать, сосчитай их! Двадцать четыре, правильно? А впереди какого римского курульного магистрата идут двадцать четыре ликтора? Только впереди диктатора. Теперь пропусти меня и сопроводи в зал для аудиенций, – весело закончил Цезарь.

Несмотря на свой грозный вид, начальник стражи испугался. Надо же вляпаться в такую историю! Никто не знал лучше, чем он, что во дворце никого нет: ни царя, ни царицы, ни управляющего двором. Ни души, обладающей достаточными полномочиями, чтобы разобраться с этим заносчивым чужаком, путь которому и впрямь расчищают двадцать четыре ликтора. Вдруг это Цезарь? Конечно нет! Что делать Цезарю в Александрии? Тем не менее перед ним стоял римлянин, завернутый в нелепое белое одеяло с пурпурной каймой, с какими-то листьями на голове, с каким-то жезлом из слоновой кости на голой правой руке, между сжатой в кулак ладонью и согнутым локтем. Без меча, без лат, поблизости ни одного солдата.

Македонские предки и богатый отец помогли купить ему должность, но способность быстро соображать к этому не прикладывалась. Все же, все же… Он облизнул губы и вздохнул:

– Хорошо, римлянин, я проведу тебя в зал для аудиенций. Только не знаю, что ты будешь там делать. Во дворце сейчас никого нет.

– Правда? – спросил Цезарь, пропуская вперед себя ликторов, что заставило начальника стражи спешно послать человека, чтобы тот показал им дорогу. – А где же все?

– В Пелузии.

– Ясно.

Несмотря на разгар лета, денек выдался отменный. Никакой духоты, легкий бриз отгоняет жару, от цветущих деревьев исходит ласкающий обоняние аромат, какие-то колокольчики беспрестанно кивают головками. А дорога вымощена желтовато-коричневым мрамором, отполированным до зеркального блеска. Наверное, тут скользко во время дождя. Идут ли, кстати, дожди в Александрии?

– Восхитительный климат, – заметил он.

– Лучший в мире, – откликнулся стражник.

– Значит, я – первый римлянин, которого вы тут видите за последнее время?

– Во всяком случае, первый, который объявляет, что он поважней наместника. С год назад приезжал Гней Помпей. Требовал у царицы военный флот и пшеницу. – Александриец захихикал. – Очень невежливый молодой человек. Отказался войти в наше положение, хотя царица сказала ему, что в стране голод. О, она надула его! Шестьдесят транспортов набили финиками, и он их увез.

– Финиками?

– Финиками. И он отплыл, думая, что увозит пшеницу.

– О боги, бедный Гней Помпей-младший! Наверняка отец его был недоволен. Зато Лентул Крус, наверное, радовался. Эпикурейцы любят экзотические яства.

Зал для аудиенций, судя по его размерам, помещался в отдельном строении. Вероятно, при нем имелись комнаты для отдыха приезжающих с визитом послов, но определенно не для проживания. Это был тот же зал, в котором принимали Гнея Помпея: огромный, пустой, с отполированным мраморным полом, украшенным сложным многоцветным узором. Стены щедро покрыты позолотой либо расписаны странными плоскими фигурами и растениями. Пурпурное мраморное возвышение с двумя тронами. Один резной, из черного дерева и золота, – наверху; другой такой же, но меньших размеров, – ярусом ниже. Больше никакой мебели.

Оставив Цезаря и его ликторов в пустом зале, начальник стражи поспешно вышел – наверное, поискать кого-нибудь, кто сможет их принять.

Встретившись взглядом с Фабием, Цезарь усмехнулся:

– Ну и ситуация!

– Мы бывали и в худших ситуациях, Цезарь.

– Не искушай Фортуну, Фабий. Интересно, что чувствуешь, когда сидишь на троне?

Цезарь быстро взбежал по ступенькам и осторожно сел на великолепное кресло. Его золотые, инкрустированные драгоценностями детали были удивительны при близком рассмотрении. Вот что-то похожее на глаз, со странно вытянутой треугольной слезой во внешнем углу. Голова кобры, жук-скарабей, лапы леопарда, человеческая нога, странный ключ, какие-то символы.

– Удобно ли тебе, Цезарь?

– Ни один стул со спинкой не может быть удобным для человека в тоге, поэтому мы сидим на курульных креслах, – ответил Цезарь.

Он расслабился и закрыл глаза.

– Устраивайтесь на полу, – сказал он немного погодя. – Кажется, ждать придется долго.

Два молодых ликтора вздохнули с облегчением, но Фабий покачал головой:

– Нельзя, Цезарь. Мы будем выглядеть нелепо, если кто-нибудь вдруг войдет.

Без водяных часов трудно было определить, сколько времени пробежало. Может, полдня, может, день. Ликторы совершенно измаялись, но их полукруг не ломался. Фасции поставлены на ступени, руки лежат на топориках. Цезарь не шевелился, погруженный в одну из своих знаменитых кошачьих дремот.

– Эй, сойди с трона! – выкрикнул молодой женский голос.