Революция муравьев - Бернар Вербер

Младенцы ведут себя ночью беспокойно как раз во время парадоксального сна (пропорции: треть – нормальный сон, треть – чуткий сон, треть – парадоксальный сон). Лица у них то передергиваются от гнева, то расплываются в радостной улыбке, то перекашиваются от тоски, страха или удивления, хотя они, несомненно, еще не успевают познать подобные ощущения. Младенцы как будто переживают чувства, которые им предстоит испытать много позже.

Далее: в процессе взрослой жизни фазы парадоксального сна с возрастом сокращаются и уже составляют всего лишь одну десятую, а то и двадцатую часть от общего времени сна. Подобный опыт переживается как определенное удовольствие и даже может вызывать у мужчин эрекцию.

Такое впечатление, что по ночам мы получаем некое послание. Был проведен следующий опыт: одного взрослого человека разбудили во время парадоксального сна и попросили рассказать, что ему снилось. Потом ему дали опять заснуть – и снова разбудили во время следующей фазы парадоксального сна. Таким образом было установлено: хотя оба сновидения различались, у них, тем не менее, была общая основа. Все происходило так, будто прерванное сновидение возобновлялось в иной форме, притом что содержащееся в нем послание оставалось неизменным.

Недавно исследователи выдвинули новую идею. Сновидение дается нам как способ освободиться от социального давления. Во сне мы забываем то, что нам пришлось узнать за предыдущий день и что противоречит нашим глубоким убеждениям. Любое психологическое воздействие, навязанное извне, стирается. Пока люди видят сны, полностью управлять ими невозможно. Сон – естественное препятствие тоталитаризму.

    Эдмонд Уэллс, Энциклопедия Относительного и Абсолютного Знания, том III

13. Один среди деревьев

Утро. Еще темно, но уже тепло. Один из мартовских парадоксов.

Луна серебрит кроны деревьев, точно отливающая синевой звезда. Это свечение будит его и наполняет силой, которая ему понадобится, чтобы продолжать путь. С тех пор как он забрался в эту неоглядную лесную чащобу, передохнуть ему случалось нечасто. Пауки, птицы, жуки-скакуны, муравьиные львы, ящерицы, ужи и даже палочники, объединившись вместе, докучают ему.

Он не знал всех этих тревог, пока жил там, в городе, с другими. Мозг его тогда был подключен к «коллективному разуму», и у него даже не было надобности совершать над собой индивидуальное усилие, чтобы думать.

Но отсюда далеко до муравейника и до своих. Разум его вынужден работать «индивидуально». Муравьи обладают замечательным свойством действовать двумя способами – коллективно и индивидуально.

Но сейчас, чтобы выжить, для него пригоден только индивидуальный способ действия, а беспрерывно думать о себе ему просто невыносимо. Когда думаешь о себе, в конце концов начинаешь бояться, что умрешь. Быть может, он первый муравей, который, будучи обреченным на одиночество, дошел до того, что стал беспрестанно пугаться смерти.

Вырождение какое-то! ..

Он пробирается под сенью вязов. Слышит, как жужжит брюхастый майский жук, и вскидывает голову.

Он заново узнает, что лес – это нечто необыкновенное. В лунном свете все растения переливаются то сиреневым, то белым светом. Он распрямляет усики и нащупывает фиалку, облепленную забавными бабочками, которые трогают его до глубины души. Чуть дальше полосатые гусеницы объедают листья бузины. Природа как будто приукрасилась в честь его возвращения.

Он натыкается на высохший труп. Пятится назад и приглядывается. Перед ним скопище мертвых муравьев, свившихся спиралью. Черных муравьев-жнецов. Видеть такое ему не впервой. Эти муравьи оказались слишком далеко от муравейника, и когда выпала холодная ночная роса, они, не зная, куда податься, выстроились спиралью и принялись кружить – и кружили так, пока не закружились до смерти. Когда не знаешь мир, в котором живешь, начинаешь бегать кругами – и кружишь, пока не свалишься замертво.

Старый рыжий муравей подбирается ближе и кончиками усиков ощупывает место трагедии. Муравьи с наружной стороны спирали умерли первыми, а потом настал черед тех, что оказались посередине.

Он разглядывает эту причудливую круговерть смерти, озаренную сиреневым свечением луны. Какое примитивное поведение! Достаточно было забраться под пенек или выкопать убежище в земле, чтобы уберечься от холода. А эти глупые черные муравьи не придумали ничего лучше, чем водить хоровод, – решили, наверное, что только в кружении и можно спастись.

«Определенно, моему народцу еще многому предстоит научиться», – рассудил старый рыжий муравей.

Продираясь под мрачными папоротниками, он угадывает запахи своего детства. Ароматы пыльцы опьяняют его.

Чтобы достичь такого совершенства, нужно время.

Сперва к берегам континента прибило зеленые морские водоросли, и они стали прародителями всей земной растительности. Чтобы укорениться на суше, им пришлось превратиться в лишайники. Затем лишайники выработали стратегию орошения, подготавливая благоприятную почву для следующего поколения растений, которые, укореняясь еще глубже, уже набирали в росте и становились крепче.

Отныне каждое растение обладает собственной зоной влияния, но пока еще существуют спорные территории. Старый муравей видит, как от фикуса-душителя дерзко вытягивается лиана и обхватывает безмятежную черешню. В этом поединке у бедной черешни нет ни малейшего шанса. Зато другие фикусы-душители, возомнившие, что им удастся одолеть побег щавеля, чахнут, отравленные его ядовитым соком.

А поодаль пихта сбрасывает иголки, окисляющие почву, отчего погибают все вредные травы и мелкие растения-соперники.

У каждого свое оружие, свои средства защиты и собственные хитрые способы выживания. Мир растений не знает жалости. Единственное, что, пожалуй, отличает его от мира животных, так это то, что растения убивают медленнее и, главное, молча.

Впрочем, некоторые растения предпочитают яду холодное оружие. О чем муравью-скитальцу напоминают коготки на листьях падуба, острые как бритва лепестки чертополоха, крючковатые шипы страстоцвета и колючки акаций. Он продирается сквозь деревья, которые образуют коридор, ощерившийся острыми лезвиями.

Старый муравей моет усики и расправляет их веером над головой, чтобы лучше улавливать витающие в воздухе запахи. Он ищет след пахучей тропы, что ведет в его родные края. Ведь сейчас каждое мгновение на счету. Ему необходимо во что бы то ни стало предупредить своих в городе, пока еще не поздно.

Потоки благоухающих частиц доносят до него совершенно бесполезные сведения о жизни и повадках здешних животных.

Тем не менее он приноравливается ползти так, чтобы не упустить ни одного примечательного запаха. Он насыщается воздушными потоками, пытаясь распознать неведомые ароматы. Но у него ничего не выходит – нужно искать более подходящий способ.

Он взбирается на торчащий выступом сосновый пень, выпрямляется и осторожно водит по сторонам сенсорными отростками. Шевеля усиками то быстро, то медленно, он улавливает всю гамму запахов. Совершая усиками 400 колебаний в секунду, он не ощущает ничего особенного. И начинает двигать обонятельными локаторами быстрее. 600, 1000, 2000 колебаний в секунду. И опять же ничего примечательного. Он чувствует только благоухание растений и запахи букашек немуравьиной породы: ароматы цветов, грибных спор, душок жесткокрылых насекомых, гниющего леса, дух листьев дикой мяты…