Французская няня - Бьянка Питцорно

Но семьи многих мучеников, лишенные поддержки отцов и старших братьев, впали в нищету. Именно это и случилось со вдовой и дочерью Жан-Жака Гравийона.

2

Когда скромная сумма, выданная Комиссией по возмещению как милостыня матери Софи, была потрачена, им пришлось постепенно продать всю мебель, белье, лучшую одежду и переселиться из маленькой, но приличной квартирки на пятом этаже в мансарду того же дома. Фантина пыталась хоть немного заработать стиркой на несколько благополучных семейств в квартале. Стирала она во дворе, который числился за привратницей мадам Анно, и за его использование Фантине вместе с дочкой приходилось носить воду, ведро за ведром, в квартиры всех шести этажей. Работа была тяжелая, а заработок такой скудный, что матери и дочери едва хватало на еду. Они не могли позволить себе ни огня, ни теплой одежды; и когда наступили первые холода, мать Софи заболела.

Она так и не поправилась, хотя приступы кашля и лихорадки чередовались с краткими улучшениями – и тогда она шила дамское белье. Уж в этом она была настоящая мастерица! Да и как еще она могла бы поправить свое положение, не имея сил выходить из дому? Им еще повезло, что такую работу удалось раздобыть.

– Ничего страшного, – сказала Фантина в тот день, чтобы успокоить дочку, но сначала удостоверилась, что кровь не замарала сорочку, которую она подшивала. – Вот увидишь, завтра мне полегчает. Помоги-ка мне с этими складочками, тогда мы успеем закончить до прихода месье Фелисьена.

За предыдущие дни Софи до крови стерла себе ногти, загибая на ткани тончайшие складочки, которые, начинаясь от ворота сорочки, создавали пышную, легкую как пена рябь. Этот прекрасный заказ они получили от месье Фелисьена неделю назад: дюжина элегантных сорочек из белого муслина, по двадцать су за сорочку. Чтобы вовремя закончить работу, Фантина трудилась день и ночь, портя себе глаза, при свете единственной свечки, и еще привлекала на помощь дочку. Иногда они переговаривались вполголоса – обсуждали, что купят себе на ту небольшую сумму, которая останется после уплаты долга бакалейщику.

И вот двенадцать сорочек готовы, аккуратно уложены в корзину и прикрыты куском белого полотна, чтобы не испачкались в дорожной пыли и копоти: ведь на улице январь, во всех каминах Парижа пылает огонь.

Однако в назначенный час месье Фелисьен не пришел.

Не пришел он и на следующий день. А ведь он говорил, что работа срочная. Что эти сорочки нужны к первому дню нового года: если он доставит их пусть даже одним днем позже, то потеряет заказчицу.

Мать и дочь не имели понятия, как с ним связаться. Они не знали ни его адреса, ни даже фамилии. Прошлой зимой, когда Фантина еле оправилась от бронхита, он сам пришел в мансарду на улицу Маркаде с отрезом ткани и готовой сорочкой – образцом.

– Это вы вдова Гравийон? Мне сказали, что вы искусная белошвейка и прекрасно шьете сорочки для дам, – обратился он к Фантине прямо с порога. – Если желаете сшить на пробу, может, у меня найдется для вас работа.

Да только он еще не знает, правда ли она такая искусница и умеет содержать работу в чистоте, а рисковать, что Фантина испортит ему ткань, не может – так он сказал. Поэтому он вынужден взять залог – сорок су за отрез ткани и еще столько же за сорочку, которую оставляет как образец.

– Если послезавтра, когда я приду забирать работу, я увижу, что меня не обманули, то верну ваши восемьдесят су и заплачу за работу еще пятнадцать.

Но не было у Фантины для залога даже такого небольшого капитала: каждая монета, которую ей удавалось заработать, сразу же тратилась на прожитье; в их хозяйстве не было никакой возможности откладывать. Сделка, к отчаянию Фантины, могла вот-вот сорваться, как вдруг взгляд месье Фелисьена упал на башмаки у девочки на ногах. Крепкие и почти новые башмаки, которые отец в феврале прошлого года присмотрел у перекупщика для дочери, хотя они тогда свободно болтались у нее на ногах.

– Тем лучше, – заметил Жан-Жак Гравийон. – Если ты будешь хорошо с ними обращаться, они прослужат тебе много лет.

И Софи обращалась с ними хорошо. Она мазала их каждое воскресенье свиным жиром и старалась аккуратно ступать по камням мостовых, когда башмаки были у нее на ногах.

Месье Фелисьен быстро их оглядел и сказал:

– Я не привередливый: эти башмаки прекрасно меня устроят.

– Но они стоят дороже восьмидесяти су, – слабо запротестовала Фантина. – Мы заплатили за них три франка.

– Ну и что? Вы получите их назад послезавтра. Или вы не уверены в себе и боитесь испортить ткань?

И хотя стоял март и улицы Монмартра превратились в болото, Софи два дня проходила босиком, пока ее мать, вооружившись ножницами и иглой, трудилась над белым полотном. К счастью, у месье Фелисьена не нашлось претензий к сшитой сорочке, и с того дня работы у Фантины хватало.

3

Мать Софи не знала, кем были заказчицы белья, которое она шила, не знала она, и сколько зарабатывает месье Фелисьен за посредничество, но это ее не интересовало. Она понимала только одно: чтобы заплатить за жилье, за нехитрую снедь, какую они с Софи могли себе позволить, за ношеную одежду, за иглы и нитки, за свечи (чтобы работать после заката), ей нужно шить не меньше дюжины сорочек в неделю – если месье Фелисьен будет так добр, что предоставит ей заказы.

Это означало пятнадцать часов работы каждый день, включая воскресенье, или тринадцать, если Софи помогала матери подгибать и защипывать. Но Фантина не хотела, чтобы дочка тратила все дни на шитье.

– Это еще почему? – возмущалась мадам Анно. – Девчонке скоро девять. Пора покончить с играми и начать зарабатывать себе на жизнь. Вам сколько было, когда вы начали работать?

Но, к неодобрению привратницы, бедная вдова предпочитала делать всю работу сама, чтобы дочь могла ходить в Школу рабочей взаимопомощи, открытую в их квартале Обществом друзей народа.

Это Пьер Донадье, работавший вместе с отцом Софи, уговорил его два года назад отдать дочь учиться и объяснил, что образование важно не только для мальчиков, но и для девочек. Сам Жан-Жак Гравийон и его жена были неграмотны. Жан-Жак был из тех рабочих, которых на типографском жаргоне прозвали «медведями», потому что они, как медведи в клетке, ходили туда-сюда от матриц к типографским прессам и проворачивали тугие рычаги, чтобы текст с матрицы отпечатывался на бумаге. Это был тяжелый труд, но грамота для него была не нужна. Умение читать и писать требовалось от наборщиков, которых звали «обезьянами», потому что они постоянно суетились – искали необходимые литеры в ста пятидесяти двух ящичках типографского набора.