Вдоль белой полосы - Яна Перепечина

– Понятно. Прости меня, вот ведь привязался к тебе. Ну, нельзя – значит, нельзя. Тогда, может, через недельку?

Агата поняла, чем он объяснил себе её отказ, и тут же вспыхнула. Никита, как ей показалось, тоже покраснел и начал рассказывать о чём-то незначащем и забавном, явно стараясь сгладить впервые омрачившую их безмятежные соседские отношения неловкость.

Иногда Агате всё же разрешали пойти погулять с Никитой. Правда, при условии, что с ними отправится ещё и её младшая сестра Кира. Конечно, Агата, которая вообще-то сестру любила и брала её с собой почти везде, была не слишком рада такому сопровождению. Зато так она могла пусть и изредка, но всё же видеть Никиту не только на расстоянии нескольких метров или и вовсе через забор.

Как-то раз они отправились на дачное озеро купаться. Было пасмурно и жарко. Но Кира, по указанию бабушек и без особого желания принявшая на себя роль дуэньи, в воду не полезла и стояла под деревом, обхватив обеими руками полотенца, которые повесили на неё. А Никита и Агата со смехом ринулись в озеро, обдавая брызгами заросли осоки, и быстро поплыли на другой берег.

Тогда Агате уже исполнилось четырнадцать, и им было интересно вместе. Во всяком случае, они наперегонки сплавали на другую сторону озера и не спеша вернулись обратно, а Никита всё не говорил о том, что ему пора домой. Агата же плыла в метре от него, медленно, словно во сне, раздвигая плотную коричневую воду и желая только одного: быть рядом с ним вечно. Если для этого ей пришлось бы превратиться в какую-нибудь русалку или даже лягушку, то она без колебаний согласилась бы на любое обличье и на любое условие. В этот момент она понимала сказочную Русалочку и жалела её всем своим нестерпимо ноющим и одновременно разрывающимся от счастья девичьим сердцем. О чём думал в это время Никита, она, конечно, не знала. Зато видела его мокрые волосы, капли воды на лбу и щеках, тёплую улыбку и внимание, с которым он слушал её и отвечал ей, и была счастлива.

Разговаривая, они поплыли вдоль длинного озера, не обращая внимания на начавшийся дождь. Краем глаза Агата видела, как семилетняя её сестра стоит, прижав к груди полотенца, под чёрной ольхой. Она понимала, что той грустно, а может быть, и страшно одной на безлюдном берегу под начинающимся дождём и низким серым небом, но не могла, никак не могла повернуть обратно. И крикнуть Кире, чтобы та шла домой, тоже не могла. Ведь это означало бы перебить, разрушить то незримое, но отчётливо ощущаемое, что возникло между ними с Никитой.

Они ещё долго плавали и разговаривали о чём-то неважном, и Агата думала о том, что никогда ничего лучше не случалось в её четырнадцатилетней жизни.

А потом на озеро прибежала мама Никиты и стала громко звать их и требовать, чтобы они немедленно выбирались на берег. Как она ругала их тогда! Кричала что-то о грозе, молнии, высокой электропроводности воды. А они с Никитой быстро вытирались, украдкой переглядывались и улыбались друг другу. И Агате всё казалось, что это не просто так, что и она ему если и не нравится, то хотя бы интересна. И даже это казалось ей невозможным, невероятным счастьем. Ведь Никита-то ей не просто нравился. К тому моменту она уже четыре года безнадёжно обожала его.

С озера они возвращались следом за Кларой Петровной, мамой Никиты, которая не переставая ворчала. Агате хотелось, чтобы дома их были ещё очень далеко, и чтобы они долго-долго шли до них. Пусть и под аккомпанемент усиливающегося дождя и недовольного монолога Клары Петровны. Но, разумеется, дошли они быстро, а около дома их уже ждала не менее рассерженная бабушка Агаты.

Подойдя к своей калитке, Никита оглянулся, подмигнул Агате, а её бабушке сказал:

– Мария Евгеньевна, не ругайте, пожалуйста, Агату. Это я виноват, не сообразил, что дождь скоро начнётся. Вот мы и уплыли далеко.

Этого хватило, чтобы бабушка сразу же успокоилась. Никиту любила вся улица, и она не была исключением. Он нравился ей своей серьёзностью, трогательной постоянной заботой о родителях, многочисленными мужскими умениями, которые вполне подходили под определение «золотые руки», и безотказностью и готовностью помочь. Всё это она неоднократно перечисляла внучке, расхваливая соседского сына, даже не предполагая, каким восторгом и трепетом отзывается душа Агаты на каждое слово.

– Не буду, не буду, Никита. Не переживай. – Бабушка улыбнулась соседу, мягко подтолкнула внучку в спину и закрыла за собой калитку.

Агата, скрывая счастливую улыбку, пробежала по дорожке к дому, ворвалась на веранду, взлетела вверх по лестнице в их с сестрой комнату и уже стянула с себя мокрый сарафан, когда в приоткрытую дверь услышала, как внизу, на первом этаже, одна её бабушка сказала другой:

– Вот бы Никита Агату нашу дождался. До чего ж парень хорош! Лучше и не пожелаешь.

– Маленькая она пока, – вздохнула вторая бабушка. – Не дождётся он. До её восемнадцатилетия ещё четыре года. Да и рано в восемнадцать замуж выходить. А он старше её на шесть лет. Да такого парня наверняка и осаждают уже… Нет, не дождётся, – снова вздохнула она.

Агата, доставая из шкафа сухое платье, заметила, как дрожат у неё руки. Неужели она не успеет? Неужели Никита женится раньше? Но ведь он только что заступился за неё! Он не хотел, чтобы её ругали! Он…

Агата прижала платье к себе и закрыла глаза. Только бы поскорее вырасти!

Май 1994 года

Но Агата не успела.

В ту весну Агате было уже шестнадцать с половиной лет. Она заканчивала школу и собиралась поступать в институт. Удивительное время, когда перед тобой вся жизнь, а позади только детство. Взрослые люди сказали бы «целое детство» или даже «всё детство» и никогда не «только детство». Но в шестнадцать лет, пусть даже и с половиной, никто не думает такими категориями. Для шестнадцатилетних детство, словно старая кожа для змеи, ненужное и мешающее жить прошлое. Его, как эту самую кожу, они торопятся сбросить и тут же забыть о том, что осталось позади. Просто они ещё ничего не знают, эти шестнадцатилетние. И Агата тоже не знала.

Ей нужно было поступать в институт, а она могла думать только об одном: вот приедет на дачу, а там – он. И он увидит, наконец, что она выросла, что она уже девушка и, может быть, посмотрит на неё не как на славную маленькую соседку.