Когда оживают Тени - Сергей Джевага

– Я попробую.

В глазах Нолана полыхнуло бешенство. Но рассудив, что спорить бессмысленно, он развернулся и направился к выходу. С прямой спиной, сжатыми кулаками. За ним потянулось семейство. Со вздохом облегчения удалился Реган, Рэйчил послала виноватый взгляд и тоже ушла.

– Мы этого так не оставим, – напоследок бросила Орния. Взяла Лиадан под руку и вместе со старшей дочерью покинула кабинет.

– Если позволите высказать мнение, вы верно совершили ошибку, – спустя несколько минут рискнул нарушить звенящую тишину нотариус.

– Следовало согласиться? – хмыкнул я.

– Именно, – кивнул законник, вновь протирая лицо и лысину платком. – От имущества дома остался лишь грот. Но вместе с бумагами о наследовании придется подписать долговые расписки.

– У вас найдется ручка? ..

– Да… а… кгм… решились? Тогда учтите, рассрочка – максимум год. Пропустите платеж, не найдете суммы, и центральный банк Тары отберет имение. А без грота вы потеряете титул. Таков закон.

Вот та лазейка, на которую надеется дядя. Ведь я не выгляжу состоятельным человеком. В его глазах я нахальный глупец, то ли по прихоти, то ли из дурацких моральных соображений решивший принять наследство.

Что ж, Нолан будет разочарован.

– И каков долг? – небрежно спросил я.

– Порядка пяти миллионов эаров.

– Простите?

Собственный голос показался скрипучим и мертвым, будто у одержимого из страшных сказок. Но судя по лицу нотариуса, тот ничего не заметил. Подумал, что я желаю уточнить, пожал плечами и сказал:

– Четыре миллиона девятьсот двадцать семь тысяч. Год назад вышел льготный срок погашения обязательств, и банк провел перерасчет. На изначальную сумму накинули большие проценты, наложили штрафы. Но гроты Старших домов нельзя продавать на аукционах без решения Совета. Иначе б давно пустили с молотка.

Дьявол!

Сердце замерло, тяжело застучало, с трудом разгоняя разом загустевшую кровь. По моим сведениям долг был немаленьким, но в разы ниже названной цифры. Старую сумму мог бы осилить, но такую… С языка чуть не сорвались проклятия, я закусил губу и глубоко вдохнул. Пути назад нет. Отступившая вроде боль вернулась и настойчиво колола виски, а свет настольной лампы пульсировал, резал глаза. Тени как живые метались по комнате, смотрели на меня пристально из углов, с потолка, из складок чужой одежды и тихо шептали: «Скорей. Иди. Возвращайся».

Что будет, если проигнорирую зов? Сойду с ума? Умру? ..

Очаровательный выбор – между плохим и очень плохим. Между кабалой и безумием. Но первое дает призрачный шанс, что выкручусь.

– Я подпишу бумаги.

– Минутку. Нужно вызвать представителя банка.

Юрист засуетился, выскочил за дверь. И пока он с кем-то говорил, подошла мать. Окинула пристальным взглядом и спросила совсем не то, что я ожидал:

– Что ты творишь, Орм? ..

– То, – ответил я, сглотнув тугой комок, – что должен.

Вагон заскрипел и жалобно задребезжал, накренился. Лампочки под потолком вспыхнули настолько ярко, что резануло глаза. Желтые блики пробежались по бронзовым поручням, пузатым баллонам, штуцерам и вентилям аварийной подачи воздуха, элементам отделки в виде мифических зверей на стенах.

Из мрака выступили лица попутчиков – бледные, искаженные. Нервный парень-клерк в строгом костюме из валяной шерсти пещерного паука, чопорная дама лет пятидесяти со сварливо поджатыми губами, скучающий гвард, затянутый в резину и металл легкого боевого скафа, высушенный аскезой монах со скорбным взглядом, школяры с огромными ранцами за спинами. В дальнем углу обреталась парочка болгов, низкорослых и массивных, похожих на связки шаров в своих чудовищно раздутых компрессионных костюмах. Силуэты – гротескные, странные, как росчерки тушью или углем наброски живых существ, окутанные густой смесью тяжелых ароматов: смеси металла, йода, дешевых духов, едкого пота, – скука и безразличие, редкие вспышки любопытства и шального веселья.

Поймав себя на том, что эмпатия слишком уж обострилась, я фыркнул под нос и отвернулся к толстому иллюминатору. Такое иногда случалось, дар и проклятие выходили из-под контроля в периоды усталости, после эмоционального напряжения.

Чтобы успеть к сроку официального признания смерти отца, я за два дня добрался от Западного пограничья до Тары. Собственной субмариной воспользоваться не смог, так как сдуру сдал ее в аренду за месяц до этого: тогда я в точности не знал дату оглашения имени наследника дома. Вот и получилось, что, когда пришла весть от Фергюса, оказался без средства передвижения. Но перед трудностями не отступил, купил билет на почтовый корабль. Затем пересел на пассажирский и лишь у одного из ближних аванпостов Барьера перепрыгнул на донный экспресс. Ну и как водится, попал на кульминацию спектакля, стал главным героем.

Чужие эмоции я начинал чувствовать и при ослабевании оков. На всякий случай стоило попросить Старика поработать с татуировками, а то церковные ищейки начнут проявлять нездоровый интерес.

Мысль мелькнула юркой рыбкой и исчезла. Трамвай вырвался из тьмы узкого тоннеля, за мутным от времени и грязи стеклом вспыхнули огни центрального уровня. Гигантские прямоугольные колонны-здания, пронзающие огромный грот и подпирающие потолок. Миллионы окон-глаз: желтых и белых, алых и синих, подслеповатых и ярких. Мосты и эстакады, переходы, подсвеченные прожекторами. Силуэты каменных ангелов на висячих площадках, скрывающиеся в густых облаках пара и дыма. Связки труб и кабелей, тянущиеся вдоль домов, ползущие по стенам, опутывающие все и вся. И внизу, и вверху огоньки фар и фонарей, непрекращающееся движение существ и механизмов, словно мутная вода, заполненная светящимися моллюсками.

Давно сгинувшие строители хотели придать району величие, сотворить кусочек прошлого из обнаруженного в толще Барьера гигантского грота – иллюзию бескрайнего пространства, неба и обычного города, с улицами и домами, проспектами, садами и парками, – того, что было до Исхода. «Днем» под потолком ярко горели прожектора, заливая пещеру ярким золотистым светом, «ночью» фонари тускнели и превращались в звезды. Вентиляция создавала искусственный ветер, который ласково шуршал листвой живых деревьев, купленных у дома Лета за баснословные деньги. По бульварам прохаживались элегантные дамы и господа, сидели в дорогих кафе, повсюду звучала ненавязчивая музыка, прислуживали расторопные официанты в белоснежных рубашках, у фонтанов играли дети.