Гадюка в сиропе - Дарья Донцова

– Небось такая же лентяйка, как Светка, – фыркнула кухарка и ядовито добавила: – Вы бы, Елена Михайловна, сразу объяснили девчонкам, что Кондрат Федорович шутит и вовсе не собирается их на самом деле в кровать укладывать.

Лена покраснела неровными пятнами, но тут в кухню вошла полненькая девочка в пижамке с Микки-Маусами и капризно протянула:

– Мне не подали в постель какао.

Наташа отвернулась к плите и принялась демонстративно помешивать ложкой в кастрюле какое-то варево. Лена сурово глянула на падчерицу:

– Новая горничная придет только к одиннадцати, так что придется подождать с завтраком. Впрочем, можешь сама себе налить!

Лиза кивнула, подошла к сушке, вытащила огромную синюю чашку, украшенную картинкой с Гуфи, и спросила:

– Где стоит какао?

– В шкафу, – кивнула Наташа.

Лиза вытащила желтую коробку с изображением зайца Квики и поинтересовалась:

– Сколько сыпать?

– По вкусу, – весьма нелюбезно ответила Наташа.

– А это сколько? – не успокаивалась Лиза.

Лена вновь покраснела, и ее детское личико приобрело злое выражение. Мне стало понятно, что супруге Разумова хорошо за двадцать, а вернее, ближе к тридцати. Обманчивое впечатление тинейджера создает субтильная фигурка и тоненький звонкий голосок. К тому же сейчас, когда мы стояли на кухне, ярко освещенной утренним солнцем, было видно, что лицо хозяйки покрывает ровный слой косметики, светлый тон и нежно-коричневые румяна. Макияж был сделан искусно, но меня поразил тот факт, что он нанесен так рано. Кстати, и ее волосы блестели как-то подозрительно ярко, наверное, напомаженные парикмахерским воском.

– А какой у меня вкус? – не успокаивалась Лиза.

– Три чайные ложки, – пробубнила Наташа.

Девочка насыпала гранулы и продолжила допрос:

– Теперь чего?

– Воды долей, – велела кухарка, потерявшая всяческое терпение. – И пей с наслаждением.

Лиза открутила кран и хотела сунуть кружечку под струю.

– Боже, – простонала Лена, отняла у нее чашку, взяла чайник, наполнила «Гуфи» и велела: – Иди к себе.

– Спасибо, – сказала Лиза и, осторожно неся кружечку в вытянутой руке, ушла.

Мы с Леной вернулись в кабинет, и хозяйка сказала:

– Значит, все, вы приступаете. Слава богу, а то у меня от домашних забот голова кругом идет!

Потом она секунду помолчала и выпалила:

– Видали, какой спектакль устроила Лизка? Вот уж актриса погорелого театра! А все потому, что какао с утра ей не подали. Избалована сверх всякой меры. Я пробовала ее приструнить, но Кондрат любит дочурку. Он не понимает, что только хуже ей делает, когда потакает во всем.

Я промолчала. Наверное, не слишком прилично прислуге обсуждать членов семьи, пусть даже и с хозяйкой дома. Только мне показалось, что Лиза не кривлялась, она на самом деле не знала, как разводят какао. Да и откуда ребенку это знать, если ему все подают?

Через неделю я совершенно освоилась и разобралась в ситуации. Бардак в доме и впрямь царил немыслимый. Кухарка Наташа готовила плохо, еда у нее то пригорала, то оказывалась практически несъедобной. К тому же наглая баба уверяла, что у Разумовых в день уходит две пачки сливочного масла, бутылка растительного и килограмма три мяса, это не говоря о деликатесах типа осетрины, шоколадных конфет и кофе. Домой кухарка уходила поздно вечером с набитой кошелкой.

Я терпела до четверга, потом не выдержала и спросила:

– Наталья, что у вас в сумке?

– А вам какое дело? – окрысилась повариха.

Но я уже вытаскивала из торбы примерно полкило карбоната, приличный шматок мяса и баночку икры.

– Тебе чего, больше всех надо? – подбоченилась Наталья. – Твое, что ли, беру?

Я окинула взглядом ее неряшливую фигуру и железным тоном отрезала:

– Вы уволены.

Потом припомнила прочитанные в юности романы Голсуорси и добавила:

– Без рекомендации и выходного пособия. И скажите спасибо, что я не обращаюсь в милицию по факту воровства.

– Да пошла ты! – гавкнула кухарка и убежала.

Пришлось самой стать к плите. Без лишней скромности признаюсь, что моя стряпня пришлась Разумовым по вкусу. Даже молчаливый Кондрат, съев одну тарелку мясной солянки, попросил добавки и сказал:

– Ленусик, наконец-то тебе удалось найти человека, который готовит, как моя мама.

Новая горничная Марина не понравилась мне еще больше, чем кухарка. Во-первых, девица без конца курила на кухне, и ей приходилось по пять-шесть раз повторять одно и то же. Она весьма неаккуратно убирала комнаты, тщательно моя середину и расталкивая пыль по углам. Но это не главное. Основное, что вызвало мое здоровое негодование, – это ее наглое поведение. Два дня Марина прислуживала за столом в брюках. В среду нацепила мини-юбку и водолазку-стрейч, но, когда она в четверг появилась в столовой с супом, у меня просто отвисла челюсть: наглая девчонка влезла в кожаные шортики, нет, мини-трусики, два крохотных кусочка черного цвета, из которых вываливались наружу весьма аппетитные ягодицы, колготок она не носила. Сверху на ней была ярко-красная жилетка, застегнутая на две пуговицы. Руки обнажены, а из выреза выпадала большая грудь, размера четвертого, не меньше, что было особенно пикантно, если учесть небольшой объем бедер и осиную талию. Впрочем, при виде «рокерши» рты разинули и остальные члены семьи, только четырехлетний Ванечка спокойно возил ложкой по скатерти. Лена побагровела, а Кондрат хмыкнул. Глаза писателя маслено заблестели, и он пропел:

– Деточка, какой там у тебя супчик?

– Куриный, – прошептала Марина и, подойдя к хозяину, невзначай прислонилась к нему крутым боком. – Лапша…

– Наливай, – велел Кондрат и покосился на девчонку.

Та улыбнулась.

Лена побагровела, но ничего не сказала. Я же вошла после обеда на кухню и велела:

– Спасибо, Марина, но мы в ваших услугах больше не нуждаемся.

Девица попыталась сопротивляться, но я была непреклонна и, выдав ей конверт с месячным содержанием, выставила нахалку за дверь.

Таким образом, в четверг вечером я, разогнав прислугу, осталась на хозяйстве одна.

Честно говоря, без помощников оказалось трудно. В доме постоянно толклись гости, бесконечные подруги Лены, друзья Кондрата… Где-то около десяти вечера все усаживались за стол. В этом доме не ложились спать раньше часа. Даже четырехлетний Ванюша успокаивался только к полуночи. Его няня, приятная женщина лет пятидесяти, Анна Ивановна, пару раз со вздохом говорила: