Обед у людоеда - Дарья Донцова

Воцарилась тишина.

– Боже, мое лицо, – всхлипнула Зюка.

Потом повернулась ко мне и спросила:

– Посмотрите, нет ли ссадин?

Я окинула взглядом ее подозрительно ровную, лишенную морщин явно оперативным путем физиономию и заверила:

– Полный порядок.

– Слава богу, – промямлила Зюка, – я чуть с ума не сошла от ужаса! Не дай бог порезать кожу! Потом не восстановится, придется на шлифовку ложиться!

Дрожащими пальцами она принялась ощупывать лоб, щеки и подбородок. Остальные, тяжело дыша, не произносили ни слова. Я смотрела на вспотевшую Ирочку, рыдающую Валерию, растрепанную Аню, красного Бориса Львовича и обозленного Андрея… Да уж, поцарапанная морда – это не самое плохое, что приключилось за последние два часа. И что за придурок этот милиционер! Ну почему он молчит, когда наконец все заткнулись?

Внезапно Максим Иванович отмер, тряхнул волосами и, глядя на высыпающиеся из кудрей осколки стекла, спросил:

– У вас есть разрешение на оружие?

– Итить твою налево, парень, – вздохнул «Лебедь». – А там, среди тех, кто место происшествия осматривает, нет ли кого постарше?

Глава 4

На следующий день, где-то в районе полудня, я сидела в кабинете следователя Еремина Анатолия Сергеевича. Парень выглядел тоже молодо, но на лице его не было застывшей гримасы описавшегося щенка. Наверное, он всего на год-другой старше Максима Ивановича. Но именно этот год и сделал его опытным, хоть и молодым, профессионалом. Мне пришлось рассказать Анатолию про «Алиби». Я ничем не рисковала, агентство зарегистрировано было по всем правилам, а я оформлена на работу совершенно официально. Еремин отнесся ко мне великолепно, угостил отвратительным чаем «Пиквик» и почему – то был предельно откровенен.

Ситуация складывалась для Ани наихудшим образом.

– Она знала, кто любовница мужа? – поинтересовался Анатолий.

– До того, как получила фотографии, нет.

– Она видела снимки?

– Не могу утверждать, но хозяин агентства сказал, что ей покажет. Вы у него узнайте.

– Обязательно, – заверил следователь. – А «Айриш Крим» кто-нибудь еще пил?

– Нет. Гости все терпеть не могли этот ликер. Аня обронила фразу, что она специально для Жанны купила бутылку. А отчего погибла Малышева? Неужели от удара?

– В рюмке с ликером обнаружен цианистый калий, – спокойно пояснил милиционер, – причем в таком количестве, что хватит на полнаселения Китая. Понятно? Падала она уже мертвая, двух секунд хватило, чтобы «коньки» отбросить. А отравила напиток гражданка Ремешкова.

Он стал излагать свое видение событий, я молча слушала парня, крутя в руках связку ключей. Аргументы следователя выглядели очень логично. Хотя логика – такая странная вещь!

Неизвестно зачем, нам, студентам консерватории, преподавали логику. Стоит ли упоминать о том, что сдавать сей совершенно чуждый артистическим натурам предмет мы ходили по десять раз. Я переплюнула всех, ровно семнадцать дней пытаясь правильно ответить преподавателю, довела его почти до обморока, но ни разу так и не сумела получить даже «удовлетворительно». Сейчас я понимаю, что и педагог был, как говорится, с «левой» резьбой! Поставил бы бедной арфистке тройку, и дело с концом! Нет, он изо всех сил пытался привить мне упорядоченное мышление. Но наша восемнадцатая встреча оказалась роковой.

– Вот что, детка, – пробормотал мужик, – давайте составим силлогизм. Дано следующее: все птицы летают. Воробей летает, следовательно, он птица.

Мне это утверждение показалось глупым – летает еще бабочка, жук, самолет, ракета…

– Ну, – поторопил профессор, – теперь придумайте сами силлогизм, ну?

Однако мне ничего не приходило в голову.

– Ладно, – решил пойти мне навстречу экзаменатор. – Я помогу. Дано: все философы – ученые. Сократ – философ, следовательно, он…

Я молчала.

– Что же вы, голубушка, – горестно вздохнул логик, – напрягитесь. Сократ – философ…

– Следовательно, он птица, – радостно выпалила я, припомнив фразу, которую преподаватель приводил в пример.

Профессор как-то хрюкнул, схватил зачетку и быстро-быстро заполнил странички, потом сказал:

– Голубушка, вот вам «хорошо» за эту сессию, вот четверка за зимнюю, а здесь зачет за следующее лето. Только, пожалуйста, больше никогда не показывайтесь мне на глаза, честно говоря, при виде вас у меня энурез начинается.

Я обиженно сунула в карман зачетную книжку. Зачем он меня оскорбляет? Учил свою логику всю жизнь и теперь зазнается. Посмотрела бы я на него за арфой.

Но с логикой у меня и впрямь было плохо. Однако, даже на мой взгляд, выводы Еремина звучали крайне убедительно. Дело складывалось самым неприятным для Ани образом.

Посудите сами. Сначала она покупает ликер якобы для того, чтобы угостить Жанну. При этом Аня великолепно знает, что никто из гостей даже не прикоснется к «Айриш Крим»! Потом собственноручно наливает рюмку и подносит сопернице, а когда Ирочка решает попробовать разрекламированный Малышевой напиток, мать моментально отбирает у нее бутылку, заявляя:

– Для тебя слишком крепко!

Но Ирина только что, во время ужина, опрокинула две стопки водки, и матушка ничего не сказала дочурке. Только одно объясняло поведение Ани, и это было не слишком выгодно для нее.

– Но зачем бы ей травить Жанну при всех? Не легче ли киллера нанять, ну, машиной задавить, а то цианистый калий… Сразу понятно, что смерть неслучайная.

Еремин хмыкнул:

– Перемудрила немного, небось подумала, что на других свалят, в гостях много народа тусовалось.

Я удрученно молчала. Несмотря на непомерный аппетит, чудовищный вкус и распущенный язык, Аня мне нравилась. В ней чувствовалось какое-то здоровое начало, просто за все годы ей ни разу не пришлось задуматься о смысле жизни или прочитать умную книгу. Может, родись она в другой семье, стала бы иным человеком. И еще мне отчего-то казалось, что Аня не из тех людей, которые бросают друзей в беде.

– Вы ее арестовали?

– За этим дело не станет, – пообещал Анатолий.

Крайне расстроенная, я поехала на работу. Открыла дверь в кабинет Семена и ахнула. По комнате словно Мамай прошел. С огромного письменного стола были сброшены все бумаги, из шкафов выкинуты папки, а монитор компьютера «радовал» глаз разбитым вдребезги экраном. Картину завершали сорванные жалюзи, опрокинутый цветочный горшок и расшвырянные по ковру ручки, ластики, линейки и скрепки.

– Ни фига себе! – присвистнула я. – Тут что, обыск был?