Любовь-морковь и третий лишний - Дарья Донцова

– Да, да, – затараторила я, изо всех сил пытаясь внушить Юлию, что Кулакова лично принимала участие в спектакле, – прибежала сюда, мигом переоделась и унеслась. Видно, очень торопилась! Вы не сомневайтесь, она замечательно сегодня подавала чашку с водой баронессе.

Выпалив последнюю фразу, я замерла, сейчас Юлий справедливо заметит: «Однако странно, она пригласила вас якобы на работу и смылась. И зачем вы ее ждете, если она ушла? »

Но Батурин почесал подбородок и сердито промолвил:

– Ее все на сцене видели, полный зал и наши, очень глупо убегать, ведь все равно поймают.

Я разинула рот, но тут в гримерку влетела девица, страшная, словно голодная смерть. Тощее тельце было втиснуто в красную кожаную мини-юбчонку, которая заканчивалась почти сразу там же, где начиналась, мосластые, жилистые ножки украшали высокие черные кожаные сапоги-ботфорты с неправдоподобно узкими мысами, сверху на небесном создании была ядовито-лиловая кофточка-стрейч, из рукавов которой торчали руки, более всего напоминавшие лапы больного воробья, копна иссиня-черных, слишком ярких, чтобы быть натуральными, волос водопадом лилась с макушки до плеч.

– Ой, ой, ой, – безостановочно верещала девица, – ой, ой…

– Софья Сергеевна, – сердито оборвал ее Юлий, – немедленно успокойтесь, говорите внятно, без визга и истерик.

– Юлий, – фистулой завизжала Софья и быстрым жестом отвела за уши волосы, почти полностью до этого прикрывавшие ее лицо.

Я вздрогнула, у слишком худой девушки оказалось лицо хорошо пожившей тетки лет пятидесяти. Щеки, глаза, лоб, губы покрывал толстый слой макияжа, но из-под тонального крема и килограмма пудры проступали морщины вкупе с пигментными пятнами.

– Юлий! Она умерла, – на едином дыхании выпалила Софья. – Ой, ой, ой, ай! Я так ее любила! О-о-о! Немедленно найди Жанну!

– Ты уверена? – деловито осведомился Батурин, спокойно глядя на колотящуюся в истерике Софью.

Та тряхнула головой и почти нормально ответила:

– Да.

– Кто сказал?

– Врач.

– Но она дышала, когда ее уносили.

– А сейчас скончалась, доктор говорит, похоже, ее отравили, а яд…

– Сам знаю, – отмахнулся Юлий, – я думал, она ей какой-то гадости подсыпала, просто чтобы напакостить. Но отрава! Эй, перекройте выход и никого без моего распоряжения на улицу не выпускать, слышишь? А все баба Лена! Вот дура старая, глухарь, а не вахтер! Всех уволю!

Резко повернувшись на пятках, Юлий выскочил в коридор.

– Что случилось? – налетела я на Софью.

Та совершенно спокойно плюхнулась на диван, вытащила из крохотной сумочки пачку ароматизированных сигарилл, закурила и равнодушно спросила:

– Ты кто?

– Э… новый гример.

– Вместо Ксюши?

– Наверное, да.

– Будем знакомы, – кокетливо прищурилась тетка, – Софья Сергеевна Щепкина. Да, да, родственница того самого, слышала небось?

Я кивнула. Михаил Семенович Щепкин, великий русский актер, основоположник реализма в русском сценическом искусстве, вроде умер в 1863 году, в консерватории у нас был факультатив по истории театра, отсюда и знания.

– Можешь звать меня Соня, – разрешила Щепкина, – мы почти одногодки, и я совсем не чванлива, в театрах важен любой винтик, даже такой, как гример. О, театр! Только беззаветно любящий искусство человек способен пожертвовать всем ради мгновений…

– Так что случилось? – весьма нетактично перебила я ее.

– Тина умерла.

– Кто? – отшатнулась я.

– Актриса Бурская, игравшая роль баронессы, – без всякого трепета пояснила Софья, – Валентина ее имечко, но оно Вальке простонародным казалось, велела звать себя Тиной. Все выделывалась, пальцы гнула. Да уж!

– Но почему она скончалась? Пожилая была? Инфаркт?

Софья захихикала.

– Уж не девочка, но о своем возрасте молчала. Боже, она не понимала, что смешна! Мне вот тридцать два, и я смело говорю об этом.

Я покосилась на дряблую шею молодки и, тактично промолчав, задала следующий вопрос:

– Так от чего умерла Бурская?

Софья попыталась было округлить глаза и вздернуть брови, но лоб, обколотый ботоксом, не хотел двигаться, и очи прелестницы просто вылезли из орбит.

– Ее отравила Жанна! Вот маленькая дрянь! Хотя лично я не поддерживала Валентину!

– Жанна? – заорала я. – Не может быть!

– Ты ее знаешь? – склонила набок раскрашенную мордочку Щепкина.

– Да, и абсолютно уверена, она здесь ни при чем!

Софья вытащила новую сигариллу.

– Ха! Все видели. Эта бесталанная мадам приволокла чашку воды.

– На сцену?

– Да, роль у нее такая, поднос носить, – ехидно сказала Софья, – ну очень сложная, философская, напряженная работа, нужно воды подать и уматывать. А Тина сначала произносит небольшой монолог, потом отпивает из чашки…

Я, оцепенев, слушала болтающую Софью. Голос ее, резкий, визгливый, вонзался в мозг раскаленным железом. Через пару минут ситуация стала мне понятна. Бурская, выпив воды, должна была встать, подойти к шкафу, открыть дверцу, откуда вываливалась любовница ее мужа, ну и так далее.

Но сегодня все пошло наперекосяк, Тина одним глотком осушила чашку, сморщилась, будто уксус глотнула, начала говорить, икнула и лишилась чувств. Зрители решили, что так положено по роли, и сидели тихо, но помреж живо понял: дело неладно, и велел дать занавес. Бурскую унесли за кулисы, людям в зале сообщили о внезапной болезни исполнительницы главной роли и вызвали «Скорую», но, пока та ехала, Валентина умерла. Актеры сначала подумали, что у Бурской инфаркт, но прибывший врач мигом заявил:

– Это очень похоже на отравление, надо сообщить в милицию.

– Жанка ее на тот свет отправила, – подвела итог Щепкина.

– Почему вы подозреваете Кулакову? – прохрипела я.

– А кто еще? – удивилась Софья. – Водичку она принесла и повод имела! Да уж, красотища! Никому Павлик не достанется! Одна на кладбище, вторая в тюрьме. Какой накал страстей, Шекспир отдыхает!

В гримерку вошел толстый парень.

– Где Жанна? – спросил он. – Ее все ищут!

– Сбежала красавица, – взвизгнула Софья, – послушай, Алик…

Воспользовавшись тем, что Щепкина переключила свое внимание на другого человека, я выскользнула в коридор, добежала до вахтерши и увидела Юлия, допрашивавшего бабку.

– Значит, как она приходила, ты видела?