Любовь-морковь и третий лишний - Дарья Донцова

– Не знаю! Я хотела пудру растушевать, сказала: «Тут комочки в морщинки забились», а она взбесилась, – недоуменно развела я руками.

Алиса схватилась за щеки.

– Комочки в морщинки! Вау, Лампа, ты с ума сошла! У Щепкиной личико пятнадцатилетней барышни, свежее, нежное, абсолютно гладкое!

Я захлопала глазами.

– Вовсе нет! Щеки ее покрывает «сеточка», у глаз глубокие «гусиные лапки».

– Дура ты, – ласково отозвалась Алиса, – ясное дело, Сонька старая обезьяна, сколько ей лет на самом деле – тайна, покрытая мраком. Она-то каждый раз разные цифры называет от двадцати до тридцати пяти. Мадам Щепкина, кстати, она к тому Щепкину никакого отношения не имеет, тратит безумные деньги на «морду лица»: ботокс, подтяжки, шлифовки, коллагеновые инъекции… Хочет юной девушкой выглядеть, но получается плохо. Ты ее в самое больное место уколола! Комочки в морщинках! Удивительно, что жива осталась. Да уж, нажила ты себе врага!

– Глупо получилось, – пригорюнилась я.

– Язык за кулисами прикуси, – деловито сказала Алиса, – много не болтай, больше слушай, улыбайся и сыпь комплиментами, упаси бог, кому-то правду сказать: «Вы, дорогая, сегодня плохо выглядите, мешки под глазами, щеки на груди лежат».

– Мне такое и в голову не придет!

– Да? А про комочки взбрело.

– Случайно.

– Вот и постарайся больше подобных ляпов не допускать.

– Конечно, конечно, скажи, а почему ты считаешь, что именно Жанна отравила Тину?

– А кто еще? – вытаращилась Алиса. – Врагов у Бурской не было, так, сплетничали потихоньку, обсюсюкивали ее новую шубу или серьги, но ненависти на нее не держали. Вот Нику Оболенскую или Соньку охотники придавить бы нашлись, те жуткие стервы. Только у Жанны достойный повод был!

– Какой? – безнадежно поинтересовалась я, уже зная ответ.

– У Тины ухажер имелся, – пояснила Алиса, – а Жанна его отбить надумала, что еще раз о ее дурости говорит! Небось не получилось по-хорошему Павлика заполучить, вот и насыпала сопернице яду. Жизнь – покруче театра будет! Она Бурскую отравила, а потом решила спектакль разыграть, позвонила мне утром, в восемь…

– Кто? – подскочила я.

– Кулакова, – пожала плечами Алиса, – на мобильный звякнула сегодня и, словно ничего не случилось, заявляет: «Скажи, Алисик, где ты бронзовую лампу на днях купила? Мне такую же охота! »

Алиса, остолбеневшая от подобной наглости, воскликнула:

– Жанна, ты где?

– В раю, – захихикала девица, – в самом настоящем!

– Тебя ищут!

– Меня? Кто?

– Все! – заорала Алиса. – Милиция для начала.

Кулакова старательно изобразила испуг:

– Что? Менты? Да почему? !

И тут Алису понесло, минут пять она безостановочно орала в трубку и закончила тираду визгом:

– Ты убила Тину.

– Нет, – прошептала Жанна, – ей-богу, не я!

– А кто? – зло спросила Алиса.

– Ну… не я!

– Не смеши, кто горничную играл?

В трубке послышался тихий плач.

– Не виновата я.

– Хватит, – оборвала убийцу Алиса, – лучше не неси чушь.

– Это не я.

– Тебя все видели!

– Это была не я!

– Ой, прекрати, хочешь сказать, что на сцене вместо тебя шуровала некая таинственная особа?

– Нет, то есть да, вернее, нет, – замямлила Жанна.

– Лучше никому более этого не повторяй, – прошипела Алиса, – не позорься!

– Что мне делать? – в голос зарыдала Жанна.

– Не знаю, – честно ответила реквизитор, – тебя по всему городу ищут.

Кулакова швырнула трубку.

– Вот она какая, – возмущалась сейчас Алиса, – наглая, как танк, специально мне звякнула, чтобы разведать, что о ней в театре говорят. Смылась Кулакова, спряталась, на дно ушла, не найти ее теперь.

– Готовность полчаса, – донеслось из динамика. – Алиса, где клетка с попугаем?

– Мамочки, – подхватилась реквизитор, – совсем заболталась и про работу забыла.

Я вышла в коридор и принялась бесцельно бродить по служебным помещениям театра, никто не искал гримершу, скорей всего, никому не было известно, что Батурин принял меня на работу. Пошатавшись туда-сюда, я поехала домой, плохо понимая, как теперь быть.

Не успела я войти в квартиру, как до слуха долетела нервная трель, которую издавал домашний телефон, я схватила трубку.

– Алло!

– Можно Лампу? – донеслось сквозь треск и писк.

– Я слушаю.

– Это Жанна.

– Ты где? – заорала я.

– Далеко, очень, не в Москве, в поезде.

– Куда едешь?

– Неважно, – еле-еле донеслось из трубки, – зачем ты отравила Бурскую?

– Я? С ума сойти! Мы с ней даже не были знакомы.

– Тогда кто убил Тину?

– Понятия не имею! – завопила я.

– Лампа, – закричала появившаяся на пороге кухни Лиза, – явилась!

Я замахала руками, Лизавета замерла с открытым ртом.

– Значит, ищи убийцу, – шипело из трубки, – нам обеим несдобровать.

– Вернись назад, пойдем к Арнольскому и честно расскажем, как дело было.

– Никогда, он меня выгонит с волчьим билетом, ни в один театр больше не возьмут, – зарыдала Жанна. – Теперь, когда Тины нет, меня защитить некому!

– Но он и так тебя выгонит, твой побег расценен как признание вины!

– Поэтому ищи убийцу, – рыдала Жанна, – ты-то знаешь, что я ни при чем. Пока буду молчать, забьюсь в норку и подожду! Выяснится правда – вылезу. Но если поиски настоящего убийцы зайдут в тупик или меня, не дай бог, найдут, тогда наплюю на все и расскажу про тебя. Поэтому бери ноги в руки и работай. И не смей говорить, что вместо меня на сцене была, найдешь киллершу – я вернусь и снова работать буду.

– Но…

– Когда я в квартире осталась, – вдруг перебила меня Жанна, – мигрень мою голову пополам перепиливала, я решила лекарство поискать, порылась в тумбочке и увидела твое служебное удостоверение.