Венецианский контракт - Марина Фиорато

Она смотрела только вперед – до самого бульвара Мезе и дворца Топкапы. Расположенный на мысе Сарайбурну, который выступает в море в месте впадения Босфора и Золотого Рога в Мраморное море, Топкапы представлял собой отдельное маленькое государство. Ворота Повелителя, первыми встречавшие путника, обещали ему колоссальное великолепие, которое таилось за ними. Между двумя конусообразными башнями-близнецами на воротах, под мудрыми изречениями прежних султанов на архитраве, выгравированными на золотой пластине (о мудрости нынешнего султана, считала Фейра, нечего было сказать, не то что увековечивать её в золоте), стоял стражник со свитком – один из многочисленных охранников дворца.

Она не знала его, и не удивительно. Его выбрали по жребию сегодня утром в караульном помещении: стражников у султана было более чем достаточно – три тысячи пятьсот четыре, по одному на каждый день по календарю хиджры. Ни одному из них не разрешалось служить дважды за год, и ни один не знал, какой день ему выпадет, чтобы его нельзя было подкупить или заставить впустить незваного гостя.

– Имя?

– Фейра Адалет бинт Тимурхан Мурад.

– Зачем ты пришла?

– Я – кира у Нурбану, матери султана, – она перевела дух. – И врач гарема.

Она наблюдала за ним, и он повел себя точно так, как она ожидала. Он даже не оторвал глаз от свитка, когда услышал, что она кира – посредница между женщинами гарема и внешним миром. Иногда стражники презрительно кривили губы или поднимали брови, когда она упоминала имя Нурбану, Валиде-султан – матери султана и, следовательно, самой могущественной женщины во дворце, в Константинополе и во всем Османском мире. Но всех их, без исключения, поражало, когда они узнавали, что она врач.

Хотя ей было не больше двадцати одного, она уже много лет готовила лекарства для больных и делала несложные операции. Она начала заниматься этим в тринадцать лет: ей поручали забирать лекарства у дворцового лекаря из главной части дворца и приносить в гарем. Она встречалась с лекарем во дворе Фонтана омовений – красивейшем дворе, который преграждал путь мужчинам в гарем. Тогда от неё требовалось только внимательно выслушать его поручения, эхом отдававшиеся в мозаичном атриуме, повторить их, соперничая с эхо, поклониться и спуститься через Двор наложниц в гарем.

Когда Фейра повзрослела, её стали посылать на Большой базар за травами и смесями. Там она ходила по многолюдным рядам, вдыхая острые, сладкие и пряные запахи, пока покупала заморские бутылочки и пакеты для дворца. Она стала внимательнее и вскоре научилась ценить возможности медицины. Годы шли, дворцовый врач состарился, а Фейра вошла в пору своего расцвета; их отношения изменились, она стала сама определять дозы лекарств, которые он прописывал. Иногда она заменяла травы, а некоторые лекарства, прописанные врачом, так и не передавала по назначению. Обитательницы гарема ещё никогда не чувствовали себя лучше. Теперь Фейра точно знала, как лечить женщин, и всё же каждый день отправлялась на средний двор – в знак уважения. Врач, уже совсем одряхлевший, занимался самим султаном и его окружением, доверив Фейре лечить все недомогания двух сотен женщин гарема. Он даже два года назад с благословения старого султана удостоил её звания, которое она теперь носила с гордостью. Врач уже редко приходил на средний двор, поэтому она удивилась, увидев, что он ждет её у Фонтана омовений.

Он казался взволнованным и ломал руки. Врач выглядел старым и слабым на фоне столь великолепной обстановки, знавшей его когда-то гордым и самоуверенным. Хаджи Муса, так звали врача, в свое время пользовался уважением во всем мире за свои хирургические способности и медицинские труды. Теперь же колоссальный свод арки словно давил его; плитки из Кютахьи, водянисто-зеленые, синие и белые, придавали его коже болезненный вид, а бьющий фонтан заглушал его дрожащий голос.

– Что вы сказали, Учитель? – переспросила его Фейра.

– Нурбану-султан, – брюзгливо произнес он, преодолевая шум фонтана. – Она больна. Так больна, что меня позвали из Второго двора, – он поднял трясущийся палец и покрутил им перед её вуалью. – Слушай меня, Фейра, никогда не забывай, что Нурбану – мать султана. Более высокородного больного у тебя никогда не будет.

Фейре не терпелось уйти. Она и так уже опоздала. Она не понимала, отчего Хаджи Муса так взволнован; в конце концов, ей уже много раз приходилось лечить свою госпожу. Она поклонилась ему, как в тот первый раз, будучи тринадцатилетней девочкой. Тогда она выказывала этим своё послушание. А теперь – желание удалиться.

Он сразу заметил это.

– Расскажи мне все. Я буду ждать. Благословенно имя султана, – произнёс врач.

Фейра выпрямилась.

– Он свет очей моих и радость сердца моего, – машинально произнося ответ, она уже направлялась к женской половине дворца. Поспешно удаляясь, она знала, что лекарь поправляет свой тюрбан, словно традиционное благословение султана вывело его из равновесия. Репутация нового султана даже в спокойные времена внушала страх, а если что-то случится с его матерью, то его ярость поглотит всех и вся. Она знала, что Хаджи Муса опасался за свою голову и надеялся, что к заходу солнца она останется у него на плечах.

Фейра поспешила во внутренний двор, к воротам гарема. Здесь её никто не остановил с расспросами – два черных евнуха отворили ей двери, но она не удостоила их даже кивком. Она прошла Золотой путь, где наложниц когда-то осыпали дождем из золотых монет, прямо к комнатам Нурбану и открыла дверь во внутренние покои. В просторной комнате, отделанной великолепной изникской мозаикой, был небольшой открытый дворик с фонтаном и возвышением, на котором стояло ложе. Ещё с порога Фейра услышала стоны.

В дверях её встретила Келебек, гедик Нурбану, фрейлина султанши. «Благословенно имя Султана, Фейра», – произнесла она.

Келебек, женщина невзрачная, особенно на фоне всей этой красоты, была явно обеспокоена, но все-таки следовала этикету. Фейра слишком сильно волновалась, чтобы ответить так, как того требовали формальные правила поведения. Хотя она ещё не слишком переживала из-за состояния Нурбану: Валиде-султан иногда мучили боли в животе, которые вызывали сильное вздутие, но рвотное средство, которое Фейра сама готовила, обычно приносило облегчение в течение часа. Фейру больше волновало, что своим опозданием она навлечет на себя беду. На тумбочке возле ложа она заметила серебряное блюдо с охлажденными фруктами, и у неё заурчало в животе – ведь она ещё не завтракала. Зеленые ягоды винограда, свисавшего с блюда, выглядели так соблазнительно. Она протянула было руку, чтобы сорвать одну, но с ложа снова послышался стон, и она остановилась.