Воин Доброй Удачи - Р. Скотт Бэккер

Затем он ушел, оставив ошеломленного Сорвила позади.

Король Сакарпа на мгновение остановился в страхе, прежде чем войти в свою палатку, но обнаружил, что его раб Порспариан спит на своей тростниковой циновке, свернувшись калачиком, как полуголодный кот, и его дыхание прерывается то хрипом, то храпом. Он встал над тощим рабом, растерянный и встревоженный. Ему достаточно было моргнуть, чтобы увидеть костлявые руки мужчины, прижимающие лицо Ятвер к земле, и невозможное видение слюны, пузырящейся на ее земляных губах. Его щеки горели при воспоминании о грубом прикосновении этого человека, а тонкая корка грязи и слюны, которой он натер лицо, – потусторонняя маска, обманувшая аспект-императора, убедившая его, что он стал одним из его королей-верующих.

И это сделал раб. Раб! Еще одно южное безумие, подумал Сорвил. В истории и в писании Сакарпа боги имели дело только с героями и высокородными – с теми смертными, которые больше всего походили на них. Но в Трех Морях, как он узнал, боги прикасались к людям в зависимости от крайнего накала их чувств. Презренные были так же склонны становиться их сосудами, как и великие…

Рабы и короли.

Сорвил забрался в свою койку так тихо, как только мог, и погрузился в то, что он считал началом еще одной бессонной ночи, только для того, чтобы погрузиться в глубокий сон.

Он проснулся от звона Интервала. С первым же вздохом юноша почувствовал запах ветра, который его народ называл ганган-нару – слишком теплый для рассвета, с примесью пыли. Тревожное очарование, которым Порспариан обладал прошлой ночью, испарилось. Его взгляд не казался теперь столь многозначительным. Раб суетился вокруг, готовил вьюки и седло, пока Сорвил ел свою скудную утреннюю трапезу. Маленький человечек вытащил снаряжение из палатки и помог молодому королю нагрузить его на себя. Все плато кружилось вокруг них с деловитостью и целеустремленностью. Звуки рогов взлетали в светлеющее небо.

– Ты вернешься… – начал Порспариан и запнулся, пытаясь найти какое-нибудь слово, которое мог бы понять его хозяин. – Хатусат… – сказал он, хмурясь. – Возвышенным.

Сорвил нахмурился и фыркнул.

– Я сделаю все, что в моих силах.

Но Порспариан уже качал головой, повторяя:

– Она! Она!

Молодой король в ужасе отступил назад, а затем отвернулся. Его мысли гудели. Когда раб Шайгека схватил его за руку, он вырвался с большей силой, чем намеревался.

– Она! – еще раз воскликнул старик. – Она-а-а-аа!

Сорвил зашагал прочь, пыхтя под своим снаряжением. Он видел остальных, Наследников, маленький водоворот активности в океане бурлящих деталей – армию, которая простиралась в бесцветную дымку. Падающие палатки. Ржущие лошади кричали – их попоны сверкали в свете ранних лучей. Орущие офицеры. Опускались и вновь взлетали в воздух бесчисленные флаги с Кругораспятием.

Великое воинство аспект-императора… Другая собака.

Да, решил молодой король Сакарпа. Ему нужно было кого-нибудь убить.

Убить или умереть.

* * *

Луг простирался до горизонта, во всех направлениях, сколько хватал глаз, поднимаясь хаотичными уровнями, переходя в низины и падая в овраги. В его контурах можно было различить зеленеющую весну, но она была не более чем дымкой под покровами мертвой осыпи. Для жителей равнин, населявших округу, – фамирцев и сепалорцев, привыкших видеть, как остатки зимы поглощаются цветами и бурлящими травами, – это было самым зловещим, что только может быть. Там, где другие ничего не замечали, они видели истощенный скот, горизонты, выжженные в длинные коричневые линии, рогатые черепа в летней пыли.

Облака, скрывавшие северо-запад, никогда не плыли к ним. Вместо этого ветер, сверхъестественный по своей постоянности, налетел с юга, увлекая тысячи знамен с Кругораспятием в одном колеблющемся направлении. Разведчики-сакарпы называли его ганган-нару, «знойный ветер», – это название они произносили с равнодушным видом людей, вспомнивших катастрофу. Ганган-нару, говорили они, приходили лишь раз в десять лет, отбирая стада, заставляя лошадей покинуть Предел и превращая Истиули в бескрайнюю пустыню. А идущие в отряде кианцы и кхиргви клялись, что чуют пыльный запах своего дома, далекого Каратая.

В поздний час, когда судьи уже не ходили по лагерю, седые ветераны Первой Священной войны шептали друг другу горестные истории.

– Вы думаете, что путь праведника – это путь уверенности и легкости, – говорили они молодым людям, – но именно испытание отделяет слабых от святых.

Только самые пьяные говорили о Пути Черепов, катастрофическом походе Первой Священной войны вдоль пустынных берегов Кхемемы. И все их голоса без исключения превратились в шепот, переполненный воспоминаниями о слабых и падших.

Выстроившись в огромные, связанные веревками ряды, люди Кругораспятия брели вперед с упрямой решимостью, продвигаясь все дальше на север. Они образовали настоящее море, бурлящее разноцветными потоками – черные щиты туньеров, посеребренные шлемы конрийцев, алые плащи нансурцев, – и все же пустота продолжала открываться и открываться, достаточно обширная, чтобы даже Великая Ордалия казалась маленькой по сравнению с ними. Толпа всадников окружила войско, отряды наемных рыцарей скакали под знаменами знати Трех Морей – палатинов Айнони, графов Галеота, кианских вельмож и многих других. Они прощупывали расстояния, выискивая врага, который никогда не появлялся, за исключением все более обширных полос взрытой земли, по которым они скакали галопом.

На Совете властителей короли-верующие, наконец, обратились к своему святому аспект-императору, спрашивая, знает ли он что-нибудь об их неуловимом враге.

– Вы оглядываетесь вокруг, – сказал он, сияя среди них, – видите величайшее войско, когда-либо собиравшееся, и жаждете сокрушить своих врагов, считая себя непобедимыми. Послушайте меня, шранки выцарапают из вас эту тоску. Придет время, когда вы оглянетесь на эти дни и пожалеете, что ваше рвение не было безответным.

Он улыбался, и они улыбались, находя легкомыслие в его кривом юморе, мудрость в его трезвом сердце. Он вздохнул, и они покачали головами, удивляясь своей детской глупости.

– Не беспокойтесь об отсутствии нашего врага, – предупредил правитель. – Пока горизонт остается пустым, наш путь безопасен.

Луг доходил до горизонта, высыхая под чередой прохладных весенних солнечных дней. Реки поредели, и пыль поднялась, чтобы окутать далекие зрелища. Священники и судьи организовали массовые молитвы, и целые поля воинственных людей пали ниц, прося небеса о дожде. Но ганган-нару продолжал дуть. По ночам на бесконечной равнине, окутанной мерцанием бесчисленных костров, люди Трех Морей начинали роптать о жажде – и о слухах о раздорах у себя дома.