Воин Доброй Удачи - Р. Скотт Бэккер

– Да… – ответил Сорвил, слишком внимательно прислушиваясь к тому, что говорилось. Это было то, что предназначено людям из покоренных народов, понял он: обращаться к религиям чужестранцев.

– Но что, если твоя… твоя семья проклята?

Наследный принц оценивающе посмотрел на него.

– Трепе нас Мар…

– Тогда ты должен сделать все, что в твоих силах, чтобы узнать, чего хотят боги. И все.

Хотя Цоронга не был откровенно благочестивым, Сорвил знал из предыдущих бесед, что у зеумцев был совершенно иной подход – не столько к пониманию жизни и смерти, сколько к их оценке. Подход, который иногда заставлял их казаться фанатиками. Даже особенности перевода Оботегвы показали это: зеумцы использовали две версии одного и того же слова, чтобы говорить о жизни и смерти, – слова, которое грубо переводилось, как «малая жизнь» и «великая жизнь», причем второй вариант на самом деле означал «смерть».

– А иначе? – спросил Сорвил.

Наследный принц посмотрел на него так, словно искал что-то.

Основания для доверия?

– Иначе тебе конец.

* * *

Утром мир кажется больше, а люди меньше. Земля съежилась под лучами восходящего солнца, ослепленная белым светом, и казалось, что они очнулись в самом начале сотворения мира. Поднятые руки прикрывали глаза. Примятые травы отбрасывали тени, похожие на черную проволоку.

Сорвил вырос в этой стране. Ее отпечаток лежал глубоко в его душе, так глубоко, что один только взгляд на нее укреплял его, был широко расставленными устойчивыми ногами для его души. И все же у него кружилась голова при мысли о том, как далеко они ускакали за Предел. Он, конечно, был образован и поэтому знал, что такое Предел: северный край сакарпской власти, а не та точка, где реальность наяву переходит в кошмары. Но суеверия черни имели свойство распространяться и на более высокие касты, поглощая более реалистичное понимание знати. Несмотря на наставников, Предел оставался в его воображении своего рода нравственной границей, линией, отмечавшей угасание добра и накопление зла. И этого было достаточно, чтобы у него перехватило дыхание, когда он подумал о милях, отделяющих его от священного города. Для такого маленького отряда, как у них, скакать вот так вот по пустоте было не чем иным, как безумием, настаивала ноющая часть его сознания.

Если что-то и заглушало его беспокойство, так это растущее уважение к капитану Харниласу. Поначалу Сорвил не очень-то думал о старом Харни. Как и многие другие Наследники, он пытался ненавидеть этого человека, если не за то, кем он был, то за то, что он собой представлял. Умаление других – это всегда способ, помогающий людям возвышать себя, и мощь аспект-императора была так огромна, а кидрухильская слава и компетентность были так очевидны, что мелкие цели вроде Харниласа казались единственными подходящими для ненависти.

Но капитан был бы никем, если бы не был так упрям в своей воинственной мудрости. Грубый. Бородатый, хотя и брился, как его нансурские соотечественники. Его морщины плавно переходили в шрамы, так что казалось, будто бы на лице у него вытатуированы какие-то знаки, – их можно было прочитать по-разному в зависимости от угла и яркости падающего на него света. Он так явно не заботился о том, что его подопечные думают о нем, что они не могли не уважать его все больше и больше.

– В Зеуме, – сказал однажды Цоронга, – таких, как он, мы называем нукбару, каменщиками… каменотесами… Таких, как наш капитан, – добавил он, кивнув в сторону головы их небольшой колонны после того, как Оботегва закончил перевод.

Когда Сорвил спросил его почему, Цоронга улыбнулся и сказал:

– Потому что для того, чтобы резать камень, ты должен быть сильнее камня.

– Или умнее, – добавил Эскелес.

Езда верхом, которой они все время были заняты, обычно сглаживала и заглушала их разговоры. Иногда они болтали так же громко, как женщины, выходящие из храма, иногда же ехали в тишине пустыни, и только ритмичная поступь их пони подчеркивала постояннство ветра. Обычно их разговор был кратковременным, только что искрящимся и вскоре уже затухающим, как будто какой-то живой дух проходил через их отряд, втягивая в их голоса одну мысль за другой.

Утром десятого дня езды они молча сели в седло и продолжили свой путь. И еще до полудня заметили лосиную тропу – пятнистое водяное пятно далеко впереди, широкое, как долина. Они добрались до него только после полудня – тонкая вереница всадников пробиралась по земле, разбитой тысячами тысяч копыт, по следу столь же огромному, как и все прочее в этом мире.

Сорвил проклял себя за глупость, таким сильным было его облегчение.

* * *

Следующий день начался так же, как и любой другой. Дугообразная лосиная тропа продолжала идти на юг, напоминая слишком длинный отпечаток изогнутого меча, начертанный в траве поперек всего ландшафта. Наследники прошли сквозь ее огромное растоптанное сердце, безмолвные, если не считать лязга снаряжения и пения одного или двух бессвязных разговоров. Даже Чарампа, казалось, не желал говорить. Сорвил раскачивался в седле, как и остальные, прислушиваясь к порывам ветра, к тихим призрачным звукам, которые он издавал, когда достигал его ушей.

Первые крики донеслись из головы колонны: слева от них показалась пара стервятников. Весь отряд ехал верхом, указывая пальцами и обводя взглядом блуждающую линию восточного горизонта. Равнина, казалось, сворачивалась и сворачивалась, все больше и больше по мере того, как она уменьшалась в дымке, напоминая облезлый ковер, отброшенный к стене. Небо резко устремлялось в высоту и терялось в бесконечности над ними.

– Мы нашли наше стадо! – воскликнул Оботегва, переводя ликующие слова Цоронги.

Сорвил моргнул и прищурился, его лицо исказилось от яркого солнечного света. Он нашел глазами два парящих пятнышка – и даже мельком увидел полосу крыльев, несущихся на далеких ветрах, – и стал следить за ними. Прежде чем он понял, что делает, юноша пришпорил Упрямца и пустил его в галоп. Пони вскочил на ноги с почти собачьей резвостью. Другие Наследники с любопытством и весельем наблюдали за тем, как он продвигается вперед. Капитан Харнилас уже хмуро смотрел на него, когда он неохотно остановил упрямого коня.

– Мерус пах веута йе гхасам! – закричал старый кавалерист.

– Капитан! – крикнул Сорвил на шейском языке и взмахнул рукой, направляя его внимание к горизонту.