Вурд. Волк – владыка вампиров - Яна Егорова

Она еще сильнее вонзила в него свои клыки, Ратибор воспользовался этим, резко дернул рукой, тесно прижав к своему огромному обнаженному телу незащищенную ни ниткой одежды богиню. Мгновенно вместе с жаром, ударившим в его буйную голову, над головами этих двоих раздался пронзительный, оглушительный визг вампирского мыша! Зверь, соглядатай Владыки Вурда, опоздал.

Губы Белого волка ужи припали к округлому, бледному плечу Ульяны, торчавшему над водой, ровно так, как все его тело прижималось к ней под водной гладью.

– Люблю. Люблю тебя, Ульяна. Больше своей жизни. Больше…

Его крутые бедра касались ее маленьких, аккуратных ягодиц, сладкую линию которых не испортила даже сложная беременность и роды двоих наследных вампиров. Она все еще была также красива, все еще занимала все его мысли.

– Пей, – шептал в шелковые волосы у нее на затылке распаленный Ратибор, – пей, Ульяна. Выпей всю мою любовь. Ты будешь моей, ты станешь волчицей.

На этих словах вампирский мышь камнем бросился вниз, прямо им на головы. Летучая тварь, размером с грифа, могла бы с успехом пробить Белому волку голову, если бы не сиреневая волна неуправляемой магии, настолько неожиданно вырвавшаяся из богини, которую уже наполняла сила самого могущественного вервольфа. Мыша отшвырнуло в угольное небо, верхушки деревьев покачнулись, а на водной глади поднялись двухметровые волны.

Всю эту магическую бурю перекрыл победоносный волчий вой.

Глава 2

Наше время

Карелия, где-то в ста километрах от Петрозаводска

        “Сижу, молчу,

        Никому ничего не скажу.

        Все хворобы уйдут,

        Все завистники умрут.

        Дай мне силы земля,

        Дай мне небо здоровья,

        Я не ваша раба,

        Но послушница ваша.

        Рожу, силы верну,

        Здоровье отдам,

        Не за себя прошу,

        А за сына прошу,

        Отступись зло,

        Приди ко мне добро, заступись за ребенка моего”

Олеся произнесла дословно все, что я ей написала на бумажке. К сожалению, эта записка, единственное, что мне разрешили ей оставить. В лечебнице для умалишенных даже подобная передача считается роскошью. Ведь Олеся заперта в особом отделении. Сюда не пускают никого. И если бы не мои постоянные просьбы и запросы, надоевшие всем до чертиков, даже мне запретили бы видиться с ней.

– Ты уверена, что мне это поможет?

На Олеську было страшно смотреть. Она сидела на худой кровати. С черным лицом, впалыми щеками и огромным животом, до родов осталось не более двух месяцев. Здесь это никого не волновало, ее положение не помешало санитарам завязать ей руки за спиной, надев на беременную смирительную рубаху.

– Должно помочь, – прошептала я, с опаской оглянувшись на входную дверь в ее палату, за которой дежурил санитар. – Это все, что могу для тебя сделать. Я… я не знаю, куда ее прилепить, чтобы ты могла видеть заговор перед глазами.

– Не надо прилеплять. Не надо, Лада. Я запомню, ты мне просто повтори еще раз.

– Хорошо.

Мне было невыносимо на нее смотреть. Моя одногодка, мы вместе росли в детском доме. Бедная, несчастная Олеся, оказалась в этом жутком месте. Ей было очень плохо. Местный врач мне шепнул, что он не уверен, доживет ли она до родов. По-хорошему, ее в больницу надо, но наша больница отказалась принимать буйную умалишенную. Поэтому и рожать ей придется здесь. Если доживет. Тощие ноги, почти кости, торчат из-под безразмерной рубашки. Из крохотного окошка с толстенной решеткой почти под потолком с трудом просачиваются сюда капли уличного света. Там уже совсем темно, а здесь специально вкрутили закрашенную лампочку. Ее покрыли темной краской, чтобы буйная Олеся лишний раз не паниковала – яркий свет вызывает у нее рецидивы. Это в этот момент она спокойно сидит на кровати и мерно пошатываясь взад и вперед, бормочет за мной слова заговора на здоровье. А если бы сейчас кто-то зашел и щелкнул выключателем, зажег верхний свет – Олеся бы вскочила с насеста и принялась, как это уже было не раз, пытаться себя убить или напасть на вошедшего и за неимением свободных рук, зубами разорвать его в клочья.

Мы вместе произнесли первую часть заговора. Я громче, Олеся тише, прикрыв веки и стараясь раз и навсегда запечатлеть в памяти то единственное, что могло ей помочь:

        “Сижу, молчу,

        Никому ничего не скажу.

        Все хворобы уйдут,

        Все завистники умрут.

        Дай мне силы земля,

        Дай мне небо здоровья,

        Я не ваша раба,

        Но послушница ваша”

Я намеренно сделала паузу, подождала, пока она полушепотом, еле шевеля безжизненными губами, повторит текст. Затем продолжила:

        “Рожу, силы верну,

        Здоровье отдам,

        Не за себя прошу,

        А за сына прошу,

        Отступись зло,

        Приди ко мне добро, заступись за ребенка моего”

– Запомнила?

– Запомнила. Буду повторять, пока не сдохну.

Я попыталась ее приободрить:

– Очень надеюсь, что этого не случится. Я долго искала этот заговор. Специально для тебя. Я нашла его в старой книге, которую купила на барахолке. Это даже не книга, а дневник неизвестной мне знахарки. Несколько заговоров из него мне уже помогли. Не мне, а… людям.

– Ты хорошая, Лада, – прошептала Олеся и даже в этой полутьме я заметила, как по ее щекам покатились слезы.

Обернувшись на дверь еще раз, я все-таки быстро присела и обняла девчонку.

– Леся, ты не переживай, я буду с тобой. Я бы приезжала чаще, но меня не пустят. Уже поговорила с заведующей Софьей Михайловной. Она обещала, что мне сообщат, когда ты начнешь рожать. Я сразу же, первым автобусом примчусь к тебе.

– Примчишься? – убито прошептала Олеська.

Ей даже нечем было вытереть мокрый от слез нос. Я достала бумажные салфетки из собственного кармана, вытащив одну из пачки, осторожно протерла ее лицо. Олеська смирно подставила мне его и ждала, пока не закончу.