Холодное железо - Джо Аберкромби

– Эй, – сказал Шенкт, – заика. Ты будешь жить.

– Дья… дья…

– Только ты и спасешься. Проваливай, пока я не передумал.

Заика бросил карты, кинулся, подвывая, к выходу, нырнул под занавесь. Шенкт смотрел ему вслед. Спасти хотя бы одного – уже благо.

Когда он повернулся к Саджаму, на него обрушился стул, который разлетелся, ударившись о плечо Шенкта, на куски, с грохотом посыпавшиеся на пол. Напрасный труд – Шенкт даже не почувствовал удара. Ребром ладони он рубанул по руке хозяина притона, сломал ее, как сухую ветку, отчего Саджам завертелся на месте. После чего, не устояв на ногах, упал и покатился по полу.

Шенкт двинулся следом, ступая среди обломков разношенными сапогами без единого шороха. Саджам закашлялся, потряс головой, начал отползать от него на спине, бессильно волоча сломанную, торчавшую под углом вверх руку. Он отталкивался от пола каблуками вышитых гуркских домашних туфель, оставлявших неровные дорожки среди месива из крови, пыли, перьев и щепок, усеявших комнату, как опавшая листва – цвета осеннего леса.

– Большую часть своей жизни человек спит, даже когда бодрствует. У него так мало времени, но и его он тратит совершенно бездумно – гневаясь, печалясь, страдая из-за бессмысленных пустяков. Что делать с переполненным ящиком, который не закрывается… Какие карты достались моему противнику и сколько денег я могу выиграть… Быть бы мне выше ростом… Чем пообедать, если я не люблю зелень… – Носком сапога Шенкт отпихнул с дороги изувеченный труп. – И только в такие вот моменты мы вспоминаем о своих истинных чувствах, поднимаем взор от земли к небу, начинаем жить настоящим. Вот и ты сейчас сознаешь, насколько драгоценно каждое мгновенье. Это мой подарок тебе.

Саджам дополз до стены, держась за нее, с трудом поднялся на ноги. Сломанная рука беспомощно повисла.

– Я не люблю жестокости. – Шенкт остановился в шаге от него. – Поэтому впредь давай обойдемся без глупостей. Где Монцкарро Меркатто?

Саджам, надобно отдать должное его храбрости, схватился за нож на поясе.

Указательный палец Шенкта ткнулся во впадину у него под ключицей. Пробил рубашку, кожу, плоть, и, когда груди коснулся весь сжатый кулак и уперся в нее костяшками, с силой прижав Саджама спиной к стене, ногтем этого пальца Шенкт уже скреб плечевую кость. Саджам взвыл, выпустил нож из ослабевшей руки. Тот стукнулся об пол.

– Обойдемся без глупостей, я сказал. Где Меркатто?

– В Виссерине, это последнее, что я слышал! – хриплым от боли голосом выкрикнул Саджам. – В Виссерине!

– В осаде?

Тот закивал, крепко стиснув зубы.

Если Виссерин еще не пал, подумал Шенкт, это все равно произойдет, пока он туда доберется. Но он привык доделывать свою работу до конца. Поэтому должен считать, что Меркатто уцелеет, и продолжить поиски.

– Кто ей помогает?

– Какой-то северный бродяга, который называет себя Трясучкой! Мой человек, Балагур! Сидевший со мной в Схроне!

– А еще? – Шенкт подвигал пальцем в ране. По руке его вдоль засохших золотых полосок потекла кровь. Закапала с локтя – кап, кап, кап…

– Ай! Ай! .. Еще я свел ее с отравителем по имени Морвир! В Вестпорте… а в Сипани – с женщиной по имени Витари!

Шенкт нахмурился.

– Это женщина, которая может многое! – пояснил Саджам.

– Меркатто, Трясучка, Балагур, Морвир… Витари, – повторил Шенкт.

Саджам отчаянно кивал, пуская слюни всякий раз, как пытался втянуть воздух сквозь страдальчески стиснутые зубы.

– И куда эта отважная компания собирается дальше?

– Не знаю! Ох! .. Она сказала – семь человек. Семь человек, которые убили ее брата! Ай! .. Может, в Пуранти! Опережая армию Орсо! .. Если ей удастся убить Ганмарка, потом она, возможно, попытается добраться до Верного… Карпи Верного!

– Возможно, и попытается.

Шенкт выдернул палец. Плоть чмокнула при этом, и Саджам, скорчившись, соскользнул по стене и грохнулся на задницу. Лицо его, трясущееся, все в поту, искажала болезненная гримаса.

– Пощади, – прохрипел он. – Я могу тебе помочь. Найти ее.

Шенкт присел перед ним на корточки, свесил перемазанные кровью руки с перемазанных кровью колен.

– Но ты уже помог. С остальным я сам справлюсь.

– У меня есть деньги! Деньги…

Шенкт не ответил.

– Я сам собирался сдать ее Орсо, рано или поздно, если, конечно, хорошо заплатят.

Молчание.

– Тебе все равно, да?

И вновь ни звука.

– Я говорил этой суке, что она станет моей погибелью.

– И был прав. Надеюсь, это утешает.

– Не очень. Надо было убить ее сразу.

– Но ты видел возможность заработать. Хочешь что-нибудь сказать?

Саджам вытаращил на него глаза.

– Сказать… что?

– Некоторым в конце хочется сказать что-то важное для себя. А тебе?

– Кто ты? – прошептал Саджам.

– Кем я только не был. Учеником. Вестником. Вором. Солдатом – в давно минувших войнах. Слугой великих сил. Участником великих событий. А сейчас… – Шенкт безрадостно вздохнул, окинул взглядом валявшиеся по всей комнате изуродованные трупы. – Сейчас я, похоже, человек, который сводит счеты других людей.

Великий фехтовальщик

Руки у Монцы опять дрожали. В чем не было ничего удивительного. Опасность, страх, неуверенность, удастся ли остаться в живых в следующее мгновенье. Боль, изнуряющая потребность в хаске, постоянная вероятность предательства… день за днем, неделя за неделей. Брата ее убили, саму искалечили, отняли все, что она создала своими руками. К тому же на плечи свинцовой тяжестью давила вина перед погибшими в Вестпорте и в Сипани по ее воле, пусть и без ее желания.

Несколько месяцев такой жизни, какую вела она в последнее время, – и у любого задрожат руки. Но, возможно, последней каплей стал вид Трясучки, которому выжигали глаз, и мысль о том, что она будет следующей.

Монца нервно взглянула на дверь между их комнатами. Скоро он проснется. Будет рыдать, что просто невыносимо. Или молчать, что еще хуже, стоя на коленях и глядя на нее одним глазом. Обвиняюще. Она понимала, что должна быть благодарной, заботиться о нем, как заботилась когда-то о брате. Но все чаще хотелось попросту пнуть его ногой. Возможно, когда Бенна умер, вместе с его гниющим трупом на склоне горы осталось и все то доброе, сердечное, человеческое, что в ней еще было.