Старые девы в опасности - Найо Марш

Выяснилось, что до сих пор он видел лишь половину комнаты мистера Оберона – полному обзору мешало громадное зеркало, привинченное к полу под углом сорок пять градусов относительно стены напротив него. Аллейн пока не стал преодолевать эту преграду, – его внимание привлек дальний угол комнаты. Там находилось нечто вроде алтаря, покрытого богато расшитым покрывалом и украшенного серебряной пентаграммой, бронзовым подсвечником и большой хрустальной штуковиной, напоминавшей солнце в ореоле солнечных лучей. Позади алтаря была дверь, ведущая, как предположил Аллейн, в комнату без окон, которую он заметил на плане.

Он двинулся вперед, намереваясь обойти зеркало и осмотреть другую часть комнаты.

– Принеси молитвенное колесо, – вдруг раздалось из-за зеркала.

От неожиданности Аллейн едва не подпрыгнул на месте. Он посмотрел на дверь. Если никто не видел, как он вошел, значит, никто не заметит и того, как он выйдет. Он направился к двери.

– Я у Третьих Врат Вечности и не должен открывать глаз. Молчи. Принеси молитвенное колесо. Поставь передо мной.

Аллейн вернулся.

По другую сторону зеркала прямо на полу сидел абсолютно голый мистер Оберон с прижатыми к глазам ладонями. За ним находилось продолговатое окно, прикрытое шелковой, почти прозрачной занавеской с изображением солнца.

Аллейн снял со стены молитвенное колесо. Сплошь покрытое резьбой, с многочисленными цилиндрами, оно было настоящим произведением искусства. Он поставил колесо перед Обероном.

Когда Аллейн вновь оказался у двери, кто-то властно постучал. Он прижался к стене, дверь распахнулась и больно ударила его по плечу. Он услышал быстрые шаги, замершие в глубине комнаты, а затем голос Баради: «Где ты? Ах, ну да, где же еще ты можешь быть! Послушай, нам нужно поговорить».

Судя по всему, Баради находился за зеркалом. Аллейн выскользнул из-за двери и метнулся в коридор. Бесшумно взбегая по лестнице, он услышал, как Баради запер дверь.

На верхней площадке никого не было. Аллейн шагом вернулся в библиотеку, его отсутствие длилось пять с половиной минут.

Он достал записную книжку и сделал беглый набросок комнаты мистера Оберона, с особой тщательностью отметив расположение молитвенного колеса на стене. Затем он принялся перебирать в памяти детали обстановки комнаты, стараясь ничего не упустить и все запомнить. Этим он и был занят, когда дверная ручка медленно повернулась.

Аллейн выдернул из ближайшего ряда книг экземпляр основополагающего труда Монтагю Саммерса о колдовстве. Он был явно увлечен чтением, когда в библиотеку вошла женщина.

Аллейн оторвался от книги, поднял глаза и понял, что его попытка сохранить инкогнито потерпела полный провал.

– Кого я вижу? Родерик Аллейн! Какими судьбами? – воскликнула Аннабелла Уэллс.

Глава 5. Исчезновение Рики

1

С Аннабеллой Уэллс Аллейн познакомился несколько лет назад на трансатлантическом лайнере. На корабле только о ней и говорили, но кинозвезде, похоже, было в высшей степени наплевать на людскую молву. В течение четырех часов она с нескрываемым интересом, чуть ли не в упор, разглядывала Аллейна, а затем прислала к нему секретаря с приглашением выпить. Сама она то и дело прикладывалась к рюмке и, возможно, как показалось Аллейну, не чуждалась наркотиков. В ее обществе Аллейн чувствовал себя не в своей тарелке и был рад, когда она вдруг перестала обращать на него внимание. С тех пор он изредка встречал ее на судебных процессах, сидящей в зале суда, словно в театре. Актриса, по-видимому, любила побыть в роли зрителя и говорила Аллейну, что страстно интересуется криминалистикой.

На английских подмостках впечатление от блестящей игры Аннабеллы Уэллс несколько подпортили слухи о ее буйных эксцентричных выходках, но в Париже, особенно на площадках киностудий, она по-прежнему считалась одной из самых великих. Она сохранила красоту, хотя и в несколько помятом виде, а также индивидуальность, которую нельзя было сбросить со счетов, даже если бы все ее прелести окончательно увяли. Перед Аллейном предстала яркая и все еще обворожительная женщина.

Аннабелла протянула ему руку и одарила фирменной «улыбкой мятущейся души».

– Мне сказали, что вы – охотник за крупной дичью, – произнесла она, – и тем разожгли мое любопытство.

– Рад, что они пришли к такому выводу.

– Вывод по-своему правильный, не так ли? Вы и сейчас идете по следу какого-нибудь мастодонта преступного мира?

– Я здесь в отпуске с женой и ребенком.

– Ах да! Красавица, рисующая знаменитые картины. Баради с Глендом сказали мне, что она красива. А почему вы сердитесь?

– Разве?

– У вас такой вид, словно разговоры о жене вас раздражают, но вы не хотите этого показать.

– Странно…

– Баради действительно немного несдержан… Что есть, то есть. Вы видели Оберона?

– Мельком.

– Что вы думаете о нем?

– Разве вы не у него гостите?

– Нет, вы просто невероятны! – воскликнула Аннабелла. – Гораздо более непостижимы, чем Оберон.

– Меня заинтересовала его философия.

– Мне так и сказали. И какого рода ваш интерес?

– Личный и научный.

– А мой интерес личный и ненаучный.

Аннабелла открыла пачку сигарет.

– Похоже, бесполезно предлагать вам «Кэпстен», – усмехнулся Аллейн.

– Попробуете одну? – предложила Аннабелла. – Египетские. Замертво не рухнете.

– Спасибо. Не стоит на меня добро переводить. – Аллейн поднес ей зажигалку. – Интересно, удастся ли мне уговорить вас не упоминать о моей работе.

– Милый, – подхватила Аннабелла, которая так обращалась ко всем, – в свое время вы могли уговорить меня на что угодно. Беда в том, что вы даже не пытались. Может, на сей раз попробуете… Почему вы так на меня смотрите?

– Размышляю, можно ли полагаться на любителя героина. Вы ведь предпочитаете героин?

– Да, – ответила Аннабелла. – Я получаю его из Америки.

– Как печально.

– Печально?

– Вы не употребляли героин, когда играли Гедду Габлер в «Юникорнс» в сорок втором году. Смогли бы вы сейчас повторить тот успех?

– Да! – резко ответила Аннабелла.

– Какая жалость, что вы этого не делаете!

– В моем последнем фильме я играла, как никогда в жизни. Это признают все! – Она смотрела на Аллейна с ненавистью. – Я по-прежнему многое могу.

– Наверное, раз на раз не приходится. Кино не столь требовательно, как театр. Камеры подождут, а вот галерка ждать не будет. Или я ошибаюсь?