Горстка волшебства - Мишель Харрисон

Бетти распахнула дверь, и лодыжки обвил холодный ветер. Она вышла во двор; Эй прошмыгнул у ее ног. Луна мутным пятном висела в небе, воздух был пропитан соленым запахом топей. Бетти напрягла глаза, пытаясь хоть что-то разглядеть сквозь слой тумана, окутавшего ее толстым одеялом, – даже дым из бабушкиной трубки казался не таким густым. На мощеном дворе громоздились ящики с пустыми бутылками и пивные бочки, ожидающие, когда их вернут на пивоварню.

Бетти медленно обогнула ящики, всматриваясь в темные углы двора. Ее ушей достиг легкий шепот, и за долю секунды в голове пронеслись истории, что рассказывали на Вороньем Камне. Истории о сгинувших в тумане рыбаках и беглых узниках, чьи призраки блуждают над топями. Бетти встряхнулась и напомнила себе, что отказывается верить в подобные вещи.

– Чарли! – шепнула она в темноту. – Ты здесь?

Тишина. И снова легкий шепот, а потом какое-то шуршание. Маленькая голова с растрепанными косичками высунулась из-за пивной бочки. На Бетти вытаращились два блестящих глаза.

– Сорока-морока, Чарли! – сердито пробормотала Бетти. Мысли о призраках сразу рассеялись, и сердце забилось ровнее. – Что ты тут делаешь посреди ночи?

Кутаясь в шаль, она поспешила в дальний угол двора, к поросшему травой клочку земли и клумбе с несколькими цветами.

Чарли тоже тепло оделась, ее темное пальто сливалось с тенями. У ее ног, возле клумбы, лежал совок, а рядом – спичечный коробок с чем-то маленьким, пернатым и неподвижным. У Бетти сжалось сердце. Наверняка Эй принялся за старое.

Потом ее жалость сменилась раздражением. Теперь ясно, почему сестренка, которая души не чаяла во всякой живности, ночью прокралась во двор.

– Чарли! – Бетти указала на клумбу, из которой торчали ряды палочек – каждая отмечала крошечную могилку. – Ты же помнишь, что сказала бабушка? Хватит хоронить мертвых животных!

Она прервалась, заметив, что Чарли едва слушает.

– Да что с тобой такое? – спросила Бетти. – Ты какая-то странная.

Чарли показала куда-то трясущимся пальцем.

Позади нее, в тени между двумя ящиками, сжалась маленькая девочка. Бетти уставилась на нее. Судя по всему, лет ей было примерно столько же, сколько и Чарли, – шесть-семь. На худом чумазом личике виднелись следы слез, и все в ней говорило о бедности: от поношенной залатанной одежды до голода в глазах.

– Кто… кто это? – выдохнула Бетти.

– Не знаю, – прошептала Чарли. – Я просто вышла во двор, чтобы похоронить птичку, и увидела, что она тут прячется.

Девочка, дрожа, смотрела на них широко распахнутыми глазами.

Чарли опустилась на колени и протянула ей свою маленькую ручку.

– Кто ты? – прошептала она. – Все хорошо. Мы тебя не обидим.

Девочка поежилась, но не ответила. Ее волосы свисали спутанными прядями, влажная одежда липла к телу.

– Как ты сюда попала? – спросила Бетти.

Ее голос прозвучал резче, чем она хотела. Девочка вжалась глубже в тень, но Бетти заметила за ее спиной легкое свечение. Бутылки рядом с ней поблескивали – в тех местах, куда лунный свет проникнуть не мог. У нее что, фонарь? ..

– Смотри. – Чарли указала на калитку. Та была заперта, но одна из планок сгнила и выпала. – Она, наверное, протиснулась в эту щелочку.

Бетти нахмурилась. В глубине сознания крутилась какая-то мысль, колола иголкой, не давая покоя.

– Почему ты прячешься? – ласково спросила Чарли, как будто обращалась к перепуганному зверьку. А потом ахнула и отдернула руку – из складок изорванного девочкиного платья выплыл светящийся шар.

– Блуждающий огонек! – прошептала Бетти, схватила Чарли и оттянула в сторону. Шар поднялся и завис в воздухе перед ними. – Она пришла с топей!

Чарли попятилась, наступив на совок. Ее маленькое личико застыло от страха. Она быстро сложила руки в знак вороны, чтобы отвести от себя зло, – как учила бабушка.

Бетти, поколебавшись, сделала то же самое, хотя все эти суеверия претили ее практичной натуре. На всякий пожарный случай, угрюмо подумала она. Бабушка всегда говорила: от блуждающих огоньков с топей ничего хорошего не жди. Все, кто вырос на Вороньем Камне, слышали истории о том, как светящиеся шары заводили путников в туман и те уже не возвращались. Многие, как и бабушка, верили, что огоньки – призрачное эхо тех, кто пропал среди топей.

Огонек парил в воздухе перед девочкой, но не приближался. Его жутковатый серебристый свет отбрасывал на худое личико странные тени, из-за которых она неожиданно казалась взрослее.

– Чарли, иди в дом, – прошептала Бетти. – А ты… – Она повернулась к девочке. – Лучше бы тебе вернуться туда, откуда пришла.

– Я не могу.

Ее шепот был таким слабым, что на миг Бетти засомневалось, не почудился ли он ей. Но в глазах у девочки читалось неприкрытое отчаяние – и что-то еще. Решимость.

– Я не могу, – повторила она, на этот раз громче. – И не буду.

– Бетти, – сказала Чарли, не сводя с девочки глаз, – кажется, ей нужно помочь.

– Чарли Уиддершинс! – прошипела Бетти. – Я же сказала, иди в дом! Мы не знаем, кто она, чего она хочет, откуда у нее эта… эта штука!

– Он вам не причинит вреда, – начала девочка, но замолчала, когда за каменной стеной, огораживающей двор, зашаркали чьи-то шаги.

Она снова забилась глубже в тень, такая маленькая и испуганная, что Бетти поневоле почувствовала жалость. Чарли права. Девочка явно в беде. Но почему?

Послышался хриплый голос:

– Говорю тебе, тут что-то светилось. Фонарь или вроде того…

Калитка затряслась. Бетти застыла, глядя, как луч света, проникший сквозь щель в сгнившем дереве, скользит по мокрым булыжникам двора. Она схватила Чарли и нырнула за большую пустую бочку – как раз вовремя. Луч фонарика обшаривал двор, и Бетти прижала палец к губам, веля девочке и Чарли сидеть тихо. В кои-то веки сестренка ее послушалась.

Бетти подавила нервный вздох, когда в калитку чем-то ударили – возможно, кулаком – и на булыжники посыпались щепки. Одного хорошего пинка хватит, чтобы калитка разлетелась вдребезги. Неудивительно, что бабушка неделями допекала папу, чтобы тот ее починил.