Всегда говори «всегда» – 2 - Татьяна Устинова

Когда? Ну, когда же и у нее появится сын или дочка – глаза Грозовского, и нос, и ум, и стать. А от нее пусть только характер и… цвет волос. Рыжие – все счастливые.

Она увидела Петьку, и сердце снова кольнуло. Нет, это была не зависть, а если и зависть, то совсем маленькая и светлая…

Это была надежда и нетерпение. Когда? ..

Надя распаковывала подарки на диване в гостиной: Мишке вручила последнюю радиоуправляемую модель «Мазератти», Машке – фарфоровую куклу с ресницами-веерами, а Ольге – коробку с пирожными, невозможными, убийственными по красоте и калориям.

Как по волшебству в дверях возникла Нина Евгеньевна с подносом в руках, на котором золотыми ободками светился английский фарфор, а дымок над чайником разносил по комнате аромат свежезаваренного чая.

– Надь, а чего ты все Сереже выкаешь? – с улыбкой спросила Ольга.

– Не привыкла еще, стесняюсь, – серьезно объяснила та.

– Ты? ! Стесняешься? !

Ольга расхохоталась так, что Надя даже слегка обиделась, хотя обижаться почти не умела. Что же она, застесняться не может могучего, сурового Барышева, у которого непонятно что на уме? Вон как недобро поблескивал на нее очками, когда она смотрела на Петю.

– Мы девушки скромные, воспитания строгого, – насупившись, сказала Надежда, садясь за стол, возле которого хлопотала Нина Евгеньевна.

Льняные салфетки уже были на месте, пирожные перекочевали на блюдо, а на золотистых ободках чашек весело играли солнечные блики.

– Скажите пожалуйста! – Ольга продолжала хохотать так, что слезы выступили из глаз, но, заметив, что дети пытаются улизнуть из комнаты, закричала: – Миша! Маша! Бессовестные! А спасибо сказать?

– Да оставь ты их в покое, – махнув рукой, перебила ее Надя, выбирая самое распрекрасное пирожное в кремовых розах и миндальной стружке, щедро посыпанное шоколадной крошкой. – М-ммм! Сказки Венского леса! ..

Ольга села за стол, взяла чайник, но няня требовательно перехватила его и сама разлила чай – сноровисто, не расплескав ни капли, точно наполнив чашки до золотого ободка.

– Спасибо, Нина Евгеньевна, только зачем, я бы сама…

– Велик труд, Ольга Михайловна. Пейте на здоровье. Вот тут сливочки, сахар. Пейте. – Няня выскользнула из комнаты бесшумно и незаметно, будто кто-то невидимый сменил декорацию.

Нина Евгеньевна умела появляться и исчезать в самые нужные моменты. Ольге иногда казалось, что именно няня – негласный режиссер ее быта, и она была ей благодарна за это, потому что иначе хаос заполнил бы все ее жизненное пространство.

Ольга тоже взяла пирожное – поскромнее, без роз и миндаля, с клубничкой на белоснежном безе. Откусила кусочек и улыбнулась, словно смущаясь, что рушит такую красоту – алая ягода в белом сугробе.

На губах у Ольги осталось безе, а Надежде подумалось вдруг, что когда она будет кормить грудью своего сына, то исключит из рациона клубнику. Безе тем более. А вдруг диатез? Надо бы ей сказать… Нет, потом. А то сама притащила пирожные и тут же есть запретит? Нужно издалека начать…

– Значит, так. Как покормишь Петьку, надо, чтобы он отрыгнул. Ты его к себе вертикально прижми и по спинке поглаживай… А то они воздух заглатывают, когда сосут.

– Ты меня еще рисовать поучи, – снова захохотала Ольга.

– И поучу! На ночь пеленай. Туго. А то они руками машут и сами себя будят. Сейчас мода пошла детей с рожденья в костюмы рядить и не пеленать. А они плохо спят от этого. Нервная система страдает. И погремушки близко к носу не вешай – окосеет. И это… сладкого бы поменьше, а то диатез и всякое такое…

Ольга уставилась на Надежду во все глаза, даже пирожное отложила.

– Надька, ты ненормальная? ! Что ты меня учишь? Петька же у меня не первый ребенок. Даже не второй. Он у меня третий!

Но Надежда уже не могла остановиться. Ее любимым занятием было учить всех и всему, особенно если это касалось быта, финансов, дизайна, психологии, кулинарии и, как выяснилось, ухода за детьми. Да и результат был налицо – пирожное-то Ольга отложила!

– Да хоть бы и десятый! – затараторила она. – Умного человека всегда послушать невредно. Я их, этих деток, в общаге знаешь сколько вынянчила? ! Вот памперсы, к примеру. Все с ума посходили с этими памперсами, а только дети после них до школы в штаны писаются. Попки, видишь ли, сухие! Так ты пеленки-то чаще меняй, вот попки и будут сухие и чистые…

Они прыснули вместе, как всегда прыскали, когда было невыносимо смешно, прыснули, словно были в сговоре и долго репетировали синхронность этого действия.

Когда слезы смеха прошли, они вдруг заметили, что посреди гостиной стоит Сергей и внимательно на них смотрит.

Надежда смутилась. Вот чего он так смотрит, будто они тут не пирожные едят, а… контрольную списывают?

– У вас тут весело, я смотрю, – сказал Барышев тоном, каким наверняка вел совещания.

– Представляешь, Сереж, Надя учит меня за детьми ухаживать. У нее, оказывается, богатый опыт. – Ольгу не смутила серьезность Барышева, она встала и потрясла его за руку, словно ребенок, требующий внимания.

– Разве у Нади есть дети? – сверкнул очками он.

Интересно, если рвануть хлопушку у него перед носом, он улыбнется или начнет выговаривать тоном, каким ведет совещания?

– Будут, – уверенно ответила Надя и встала. – Ну все, мне пора. Димка ждет, мы в городе встретиться договорились. Он сегодня целый день по всяким конторам мотался. Злой, наверное, и голодный. Мы же в новый офис переехали, и ремонт прямо при нас заканчивают. Мороки с этим ремонтом! Ужас! Все, побежала!

Она видела, что Ольге не хотелось отрываться от Сергея, разъединять руки, поэтому быстро добавила:

– Не надо меня провожать, сама дорогу найду.

У дверей повернулась и, посмотрев Сергею в глаза, добавила:

– И уши у него тоже ваши.

Сергей все-таки улыбнулся – сдержанно, но очень трогательно, как человек, который не хочет демонстрировать свои чувства. Или боится?

В общем, хороший мужик этот Барышев, когда не лепит из себя большого начальника. Надо бы и правда перейти с ним на «ты». Может, тогда он перестанет сердито сверкать очками и начнет улыбаться?