Шок-школа - Татьяна Устинова

– Очень волнуюсь, – поддерживая эту версию, доверительно призналась Натка пудровой тетке.

И, кстати поймав гениальную мысль, полезла в сумку за своей пудреницей.

Не для того, чтобы поправить макияж, разумеется: из пудреницы с зеркальцем при должной ловкости можно было соорудить подобие перископа.

Ловкость у Натки имелась, перископудреница была быстро приведена в боевую готовность, умело задействована и, наскоро пристрелявшись, она поймала в прицел Сеньку.

Он уже что-то отвечал, умильно тараща большие голубые глаза на «Маркса-Энгельса-Ленина» без усов-бород, зато с бюстами.

Важные дамы взирали на милого мальчика с непроницаемыми лицами – как будто и вправду их из мрамора высекли!

– Ничего, ничего, это ненадолго, – вслух подумала Натка, не сомневаясь ни в одном из многочисленных талантов любимого сына.

Особенно в его уникальной и неповторимой способности выводить из себя самых сдержанных взрослых, будь то благостные буддистские монахи, терпеливые индийские йоги или нордически спокойные потомки тевтонских рыцарей.

В Сеньке убийственно сочетались детская непосредственность, природная любознательность и неуемная энергия. В отличие от других мамаш, тихо возмущавшихся несправедливостью пропорции «трое взрослых на одного ребенка», Натка нисколько не сомневалась, что и при таком раскладе ее Сенька выйдет победителем.

Опыт побед над взрослыми у него имелся.

К примеру, когда Сеньке было пять, он втихаря удрал от стариков в деревне и отправился в самоволку, тормознув на проселке армейский грузовик. В кузове под тентом сидели солдаты. Несмотря на то что при них имелись свои командиры, через час под руководством Сеньки они дружно пели хором «Если с другом вышел в путь» и даже позволили юному массовику-затейнику снять фрагмент этого концерта на телефон, так что позже Натка смогла оценить безупречную слаженность армейского хора.

Правда, в тот раз авантюристу и манипулятору Сеньке не удалось добиться, чтобы его высадили у метро, но и в полицейском участке, куда его доставили спевшиеся армейские хористы, милый мальчик произвел неизгладимое впечатление.

Когда срочно вызванная Натка приехала за сыном, тот сидел в кабинете начальника, заливаясь не слезами, как следовало бы потерянному чаду, а чаем с конфетами в широком ассортименте.

Кто бы мог подумать, что суровые полицейские такие запасливые сладкоежки…

– Ну что там? Ну как? – очередная нервничающая мамаша невежливо толкнула Натку, желая самолично заглянуть в кабинет хотя бы одним красиво подкрашенным глазком с накладными ресницами.

– Все под контролем! – строго ответила Натка, под напором чужой силиконовой груди лишь пошатнувшись, но не сдав позиций.

Сенька и в самом деле справлялся. Мраморные лица «Маркса-Энгельса-Ленина» уже заметно размягчились, теперь на них читались вполне человеческие эмоции: У «Энгельса» – удивление, у «Маркса» – сомнение, у «Ленина» – простодушная радость. За вождя мирового пролетариата в комиссии отвечал специалист-логопед, и он успел было заскучать, но Сенька внес в происходящее свежую струю.

– Одеяло убежало, улетела простыня, – услышала Натка: испытуемый перешел к декламации. – И подушка, как лягушка, ускакала от меня…

Заскрипели половицы: это в классе перед лицом высокой комиссии проскакал резвый мальчик, талантливо изображающий подушку и лягушку в одном флаконе.

– Боже, боже, – строго по тексту тихо простонала Натка.

С полгода назад Сенька открыл для себя «Мойдодыра» Чуковского – и безоглядно влюбился в это бессмертное произведение.

Выразительный образ кривоногого и хромого умывальника, периодически являющегося такому же, как он сам, неидеальному мальчику, запал в детскую душу так глубоко, как не сумели этого сделать популярные современные киногерои. Айронмен, человек-паук, капитан Америка, могучий Тор и всякие там черепашки-ниндзя померкли в тени Мойдодыра – для Сеньки по-свойски Додырчика.

Мамину спальню – таинственный приют неуловимого Додырчика – ребенок обыскал и обшарил с простукиванием стен и половиц. «Где же он тут у тебя прячется? » – бормотал Сенька, ввинчиваясь под кровать с налобным фонариком из набора «Лего».

– Боже, боже, что случилось? Отчего же все кругом завертелось, закружилось и помчалось колесом? – донеслось из класса вместе с изумленно-испуганным возгласом, и тут же кто-то застучал ладонями по столу, прихлопывая взметнувшиеся бумаги.

В щель приоткрытой двери ветром вынесло одинокий кувыркающийся лист.

Черно-белые мальчики, нежные кисейные девочки и их душистые ухоженные мамочки в модных нарядах самых трендовых расцветок и фасонов молча отследили полет белого листа и дружно, как по команде, уставились на Натку.

– Ну так завертелось же, закружилось, – разведя руками, объяснила она.

Вновь заскрипели половицы.

– И помчалось колесом, – завершила свой комментарий Натка и опасливо прислушалась к короткой паузе.

Ой, не к добру она…

– Ах ты, гадкий, ах ты, грязный, неумытый поросенок! – ликующе возвестил радостный детский голос под взрослый нервный смешок и длинный скрежет спешно отодвигаемого стула.

Натка заглянула в кабинет и наконец увидела свою родную кровиночку живьем, а не в зеркальце перископудреницы.

Сенька подскочил к столу высокой комиссии и обращался, не мелочась, прямиком к завучу, азартно уличая ее от имени и по поручению своего любимого Додырчика:

– Ты чернее трубочиста, полюбуйся на себя: у тебя на шее вакса, у тебя под носом клякса…

На шее у завуча было изящное серебряное колье от Тиффани, под носом приоткрылся в изумлении аккуратно напомаженный розовый рот, но Сеньку мелкие разночтения не смущали.

– У тебя такие руки, что сбежали даже брюки! – заклеймил он завучиху в безупречном платье-футляре. – Даже брюки, даже брюки убежали от тебя!

– Я думаю, достаточно, – кашлянула дама-психолог – «Карл Маркс» уважаемой приемной комиссии.

Но Сенька уже разогнался, как паровоз, и остановить его было невозможно.

Он ударил в воображаемый медный таз и вскричал: «Кара-барас! » так, что загудело даже в коридоре.

– И сейчас же щетки, щетки затрещали, как трещотки – «Как ТРИ щетки, три в одном, понятно? » – деловитой скороговоркой пояснил юный артист оригинального жанра в сценическом режиме «реплика в сторону».

На талантливо изображенных трещотках у «Ленина»-логопеда взгляд сделался завороженным, почти влюбленным.

У завуча «Энгельса» дрогнуло и потекло, казалось бы, крепко бронированное ботоксом лицо.

Сенька был в ударе.

Декламируя и жестикулируя, он успевал пояснять, что мочалками его мама называет невоспитанных соседок-малолеток, а Крокодилом в их доме кличут зубастого питбуля соседей со второго этажа.