Земное притяжение - Татьяна Устинова

– Надо же, – себе под нос сказал лётчик Хабаров, – не знал я такого города!

Тома проводила его глазами. Они были ласковые, правдивые, говорящие так откровенно, что дежурный крякнул и отвернулся.

Она дошла до двери в кабинет, оглянулась, но никакого Хабарова уже не было. Она обласкала взглядом его невидимый след, вздохнула и вошла. Оттуда сразу же донеслось недовольное бухтенье Нечитайло, впрочем, вскоре стихшее.

Дежурный покрутил головой и ещё раз крякнул огорчённо – все, вот как есть до одной бабы сохнут по летунам, что в них такого? ! Разве что регланы, но в управлении все в регланах, не только летуны! За что же им-то бабья любовь достаётся? !

Ветер улёгся так же внезапно, как и налетел, словно и не было его – как всегда, в Анадыре. Хабаров, изнемогший от стуканья бильярдных шаров, смачных анекдотов – ни одного нового, все наизусть давно выучены, – махорочного дыма и плиточного чая, похожего на микстуру, ушёл на полосу.

«Аннушка» на привычном месте показалась ему неожиданно весёлой, а Хабаров думал увидеть её грустненькой – ведь на них обоих с утра пораньше наорал потный Нечитайло! .. Солнце играло на плоскостях, а когда Хабаров вышел из плотной тени диспетчерской, отразилось от стекол кабины и брызнуло в глаза так, что пришлось махом нацепить на нос тёмные очки.

Движок зачехлён, растяжки укреплены, чтоб ветрами самолётик не сдуло в Анадырский лиман, и эти растяжки как будто подтверждали – никуда вы сегодня не полетите, так и будете на приколе торчать! ..

Внизу что-то мелькнуло, руку в перчатке как подбросило – Хабаров знал, что это означает. Это означает, что беспородный аэродромный пёс Марат прибежал поздороваться.

– Здорово-здорово, – сказал Хабаров и почесал Марата за ухом.

Марат неистово крутил хвостом, словно пропеллером, и снова и снова подбрасывал руку Хабарова – соскучился.

– Всё выше, и выше, и выше, – напевал Хабаров и в такт гладил пса по голове, – стремим мы полёт наших птиц, и в каждом пропеллере дышит спокойствие наших границ! ..

От ангара подошёл техник в синей тёплой куртке и ватных штанах. Поговорили о Нечитайло и проклятых лимитах, о прогнозе на завтра, о том, что в Доме офицеров вечером новое кино, а после танцы. Это самое новое кино Хабаров видел на Большой земле прошлым летом, но не стал огорчать техника.

– Чего ты маешься, Алексей Ильич? Штатно на Эгвекинот в пятницу пойдёшь, авось и погода, и керосин будут…

– Авось, – согласился Хабаров.

Странное чувство, будто что-то должно вот-вот произойти и ему не придётся в пятницу «штатно» идти на Эгвекинот, вдруг совершенно определённо сформировалось в голове, и Хабаров даже по сторонам оглянулся, проверяя.

Вокруг всё было привычное, давно изученное, ничего нового.

– А я в пятницу с утра движок погоняю, – продолжал техник, – застоялась машинка наша! ..

Аэродромный пёс Марат притащил из ангара древний футбольный мяч со спущенной камерой и вмятиной на боку, положил Хабарову под ноги. Тот прицелился как следует, поддал, мяч закрутился, полетел. Марат пританцовывал от нетерпения, а потом бросился ловить.

Лётчик и техник проводили его глазами, а потом техник рассказал анекдот – не просто с бородой, а прямо с сивой бородищей! – и тут уж Хабаров сказал, что знает этот анекдот ещё со времён Качинского лётного училища, и уже тогда он был старый, как мир.

Техник, буркнув: «Ну и пожалуйста», – ушёл, а Хабаров ещё несколько раз кинул Марату мяч.

…Что-то должно случиться. Сегодня. Прямо сейчас.

– Марат, давай, тащи мяч! Ну? ! Где ты его бросил?

Ухо уловило отдалённый рокот, нараставший стремительно, из-за сопки вынырнул самолётик – он шёл на малой высоте, заходил от дальнего привода, как будто собирался садиться.

Хабаров спущенным мячом загораживался от солнца, пытался рассмотреть опознавательные знаки.

Рокот двигателей накрыл его, Марат залаял – неслышно из-за грохота, – и на бетон метрах в ста от Хабарова упал какой-то предмет.

Самолёт сделал круг над аэродромом, стал набирать высоту и пошёл в сторону сопок.

От ангара бежали техники.

Хабаров некоторое время смотрел вслед самолёту, а потом тоже побежал и подобрал предмет. Это был небольшой брезентовый свёрток, упакованный по всем правилам.

– Мужики, кто засёк, чей борт? Откуда он вывалился-то? ! Не, вы видали? ! Его ж не было, а с утра по штормовому ни одного борта не выпустили! С той стороны он пришёл! Да из-за сопки шёл, я его на подлёте срисовал!

Техники говорили все разом, и Марат время от времени взлаивал.

– Лёша, чего он сбросил-то? Ты видел?

Хабаров сунул пакет в карман и там, в кармане, придерживал его рукой.

– Видел, – сказал он себе под нос.

…Вот тебе и штатный рейс на Эгвекинот в пятницу!

– Я на вышку, – заявил Хабаров и махнул рукой в сторону КДП. – Бывайте, мужики! ..

– Да ладно тебе, Лёха, чего там, в пакете? ! Золотой запас? Куда ты понёсся-то? !

Стремительно удалявшийся Хабаров оглянулся и махнул рукой. Пёс Марат подумал и кинулся за ним.

– Какая-то удивительная для апреля погода, правда? – спросила дама, сидевшая так, чтобы видеть море.

Она сидела уже давно, не читая и не разговаривая по телефону, только смотрела и время от времени маленькими глотками отпивала кофе.

Макс покосился на неё. Он не любил, когда посторонние с ним заговаривали.

Дама целиком и полностью соответствовала месту, где они находились. В старом отеле на самом берегу моря Макс обедал каждый четверг. В ресторане было слишком людно, и еду ему приносили сюда, в просторный тихий, мраморно-бронзовый лобби-бар, всеми окнами выходивший на море. Он всегда садился лицом к высокому окну, и официант непременно отдёргивал белую тонкую штору.

В лобби-баре, да и во всём отеле чувствовался сдержанный шик, не новомодный, напоказ, а как полагается – старинная мебель, картины, правильно истоптанные мраморные плиты на полу, камин, в который для запаха подкладывали кипарисовое полено. Хрустальные люстры, от времени чуть серые в глубине, как осевший к весне сугроб, едва теплились, сочились приятным спокойным светом.