Запретная магия - Марина Эльденберт

– Я. Не пялюсь в ваше декольте, – раздельно, по слогам, произносит он. – Садитесь в машину, эри Армсвилл, или…

– Или? – Я складываю руки на груди, поверх пьесы. И к счастью, потому что с каждой минутой мне все сильнее хочется его треснуть, а пьесу жалко. Не хватало еще трепать ее о всякие головы.

– Послушайте, чего вы добиваетесь?

– Я? С той самой минуты, как я вышла из этого здания, я добиваюсь того, чтобы вы от меня отвязались. Но до вас, кажется, туго доходит! А впрочем… мне не кажется.

Его светлость сверкает глазами так, что, по ощущениям, может взглядом материализовать воздушную схему. Если бы это было возможно. Вся магия в принципе активируется схемами: чаще всего ее нужно чертить – на бумаге, на дереве, на земле, на камне, в общем, на любом материале – и только после этого активировать. Разные заклинания – разные схемы, а дальше все зависит от вложенной в нее силы мага.

Маги высшего уровня, например, способны создавать серебряные и золотые, и есть еще алые. Это такая мощь, которая по сути своей созидать не способна, только разрушать и уничтожать. Поэтому она и называется запретной. Поэтому все, что под ней создается, – преступление. Что же касается воздушных схем, сильные маги тоже способны их создавать, но не глазами, а начертанием силовых линий в воздухе. Правда, удержать такую схему стабильной гораздо сложнее, чем нарисованную.

Его светлость смотрит на меня, потом резко разворачивается и уходит.

Туда ему и дорога!

Я продолжаю свой путь приблизительно в сторону остановки (по крайней мере я надеюсь, что в сторону остановки, пока что мой маршрут гордо именуется «подальше от его светлости как можно скорее»), когда буквально перед поворотом дорогу мне с рычанием перекрывает мобильез. Буквально перекрывает, чудом не зацепив подол моего платья. Его светлость распахивает дверцу:

– Садитесь!

– А не приказывать вы не пробовали? !

Судя по выражению его лица, зубы он сжал так, что сейчас от них останется зубной порошок. Я уже собираюсь его обойти, когда он цедит:

– Эри Армсвилл, я прошу прощения.

У меня урчит в животе. У меня так урчит в животе, что, по ощущениям, сейчас вот-вот перекроет урчание двигателя.

– Ненавижу вас, – сообщаю я, устраиваясь на сиденье. – Ладно, везите. Только быстро.

На меня посмотрели так, что мне захотелось стать маленькой и врасти в сиденье. Но я не вросла. Наоборот – расправила плечи и так громыхнула дверцей, что у меня заложило уши. Со стороны его светлости что-то упало.

Кажется, второй раз за пять минут он напрочь лишился дара речи.

– Что? – поинтересовалась я под тяжелым, пристальным взглядом.

Такой не то что в мягкое кресло, в брусчатку закатает.

– Куда? – спрашивает его светлость с такими интонациями, что мне сразу становится понятно: «Каюк – это здесь, бежать – вон туда». Но мне бежать особо некуда, либо еда, либо проезд, поэтому я складываю руки на груди и сообщаю:

– Гостевой дом «Розовый куст».

– Что? !

– Гостевой дом «Розовый куст», – повторяю я. – Если у вас со слухом плохо, могу на листочке написать. Хотите?

Вместо ответа рычит мотор (а может, рычат они одновременно с его светлостью, просто мотор громче). Мобильез срывается с места и спустя некоторое время вылетает на набережную. Темнеет, уже зажглись магические фонари, их свет распыленными кляксами растекается над парапетом и отражается в темной прозрачной глади Ницары, самой большой материковой реки в мире. На нее и я смотрю – все-таки как безумно красиво! Перевернутая столица, подсвеченная огоньками, вытянутая на глянцевом холсте.

Жаль, я рисовать не умею, мое самое большое достижение – портрет матушки крупным планом, который я нарисовала в школе. Когда его увидела учительница, она обвела себя святым кругом, потому что решила, что я изобразила Претемного в парике. С тех пор у меня психологическая травма.

У учительницы, видимо, тоже.

– Где находится «Розовый куст»?

Я так увлеклась своими мыслями, что в реальность мобильеза его светлости выпала на полном ходу.

– Что?

– Ваш «Розовый куст». Где он находится? Я не обязан знать расположение каждой ночлежки в Барельвице.

Нет, все-таки от серана его светлость отличает одна существенная черта: даже серан не может быть настолько сераном!

– Не ночлежки, а гостевого дома, – поправила я. – Барген, шестьдесят восемь.

– Барген.

Последнее пробормотали себе под нос таким тоном, каким можно было бы поинтересоваться: что я вообще делаю, зачем и как меня сюда занесло? У-у-у, сноб проклятый! Улица Барген – это, конечно, не центр города, но вполне достойное место за те деньги, что я могу себе позволить.

Пока я размышляла на тему снобов, один из них коснулся пальцами схемы – совсем крохотной, рядом с рулем, и… ничего не произошло. Его светлость снова ткнул в крохотный круг, но круг на него не отреагировал. И правильно, я бы тоже не отреагировала, если бы в меня так бесцеремонно тыкали!

– Узор путеводителя поврежден, – пояснили мне. – Поэтому, не будете ли вы так любезны сообщить мне, где одностороннее движение в той части города?

– У меня все движение одностороннее. Я пешком хожу.

– Ах да. Как же я мог забыть.

– Да у вас вообще с памятью проблемы. И с причинно-следственными связями заодно!

Я отвернулась, рассудив, что и так достаточно времени потратила на общение с этим… с этим! Который мне пытками угрожал. И пьесу мою изъял. И вообще, если бы я знала, где там одностороннее движение, всенепременно сказала бы! Потому что чем быстрее я избавлюсь от его общества, тем лучше!

К счастью, заговаривать со мной больше не пытались, а встали аккурат перед поворотом, сразу за которым через два дома располагался «Розовый куст». Видимо, для того, чтобы не светиться рядом с «ночлежкой», а особенно рядом со мной. Я подхватила сумку и пьесу с колен, свободной рукой повернула ручку, и вылетела из мобильеза.

– Эри Армсвилл, вы ничего не забыли? – поинтересовались мне в спину, явно намекая на благодарность.

– Я? Нет. На всякий случай могу проверить сумку, если хотите, – мало ли, вдруг ваши коллеги решили оставить себе что-нибудь на память!

Ответа я дожидаться не стала, с гордо поднятой головой и широко расправленными плечами направляясь в сторону гостевого дома. Портье оторвался от чтения книги только для того, чтобы выдать мне ключ, самый обычный, с деревянным брелком и выбитым на нем номером комнаты. Я знала, что сейчас в богатых гостевых домах используют ключи с магическими схемами-близнецами. То есть на замок и на ключ наносится одна схема, и открыть замок можно только этим ключом, но где уж мне до богатых гостевых домов!