Утесы Бедлама - Наташа Полли

На следующий день я вышел из дома в смешанных чувствах, но оранжерея была единственным теплым местом, куда я мог пойти. Пока я шел к стеклянным дверям, то успел убедить себя в том, что все выдумал. Но кто-то повесил карту Перу обратно на крючок. Я осмотрел папоротники и заглянул под диван. Никого не было, но статую снова двигали. Она все еще стояла у могилы, но не так, как до грозы. Теперь она была повернута ко мне лицом. Никто так и не признался в том, что повернул ее.

3

Когда через несколько дней Чарльз постучался в дверь оранжереи, от неожиданности я вскочил слишком резко и покачнулся, ощутив свой вес на больной ноге. Я не помнил, чтобы он когда-нибудь отходил от дома так далеко. Решив, что произошло что-то неладное, я распахнул дверь и передвинул одну из деревянных скамей к маленькой керамической печи, в которой я сжигал ветки. Ее тепла хватало для тропических растений. Чарльз прислонил свои костыли к печи и сел на свободный табурет, от чего тот задрожал, и Чарльзу пришлось ухватиться за край верстака. Взглянув на испачканную руку, он вытер землю о брюки.

– Хорошие новости, – заявил он. Должно быть, новости действительно были хорошими, потому что он выглядел радостным. – Неподалеку от Труро живет один мой знакомый. Там есть дом приходского священника, который скоро опустеет. Похоже, священник уезжает в Бристоль. Мой приятель спросил, не хочешь ли ты занять его место. Я только что получил телеграмму.

Сначала я не знал, что ответить. Я и не подозревал, что Чарльз рассказывал обо мне другим и что он так сильно хотел избавиться от меня. Казалось, в меня на полной скорости влетел крикетный мяч, только рядом не было ни поля для игры, ни игроков. Несколько секунд я молчал, пытаясь все осмыслить. Наконец, я сказал:

– Я не могу быть священником. Я ничего в этом не понимаю.

– Речь всего лишь о Труро, мы же не говорим о Кентербери. Рядом с церковью маленький домик. Свой сад, – добавил Чарльз, кивнув в сторону подносов с семенами и привитых саженцев. Он улыбнулся. Как всякий человек с прекрасными манерами, он часто улыбался, но не наедине со мной. Мне показалось, что он не вполне узнает меня. – Разумеется, я сказал, что ты будешь рад, – продолжил он. – Достойный оклад, и ты можешь приступить к работе через месяц.

– Я не хочу быть священником. Как тебе вообще пришла в голову эта мысль?

Его серые глаза потемнели.

– Один из садовников поделился опасениями. Я велел им присматривать за тобой. По его словам, ты решил, что статуя двигалась.

– Так и есть. Кто-то передвинул ее.

– Никто ее не трогал, Меррик. Она весит больше тонны.

– Я знаю, но…

– Ты приближаешься к возрасту, в котором была наша мама, – перебил Чарльз. – Уверен, у нее все началось с того, что она засомневалась в своем разуме.

– Что ж, если мне суждено сойти с ума, я найду объект внимания: статую или дерево рядом с домиком приходского священника, все что угодно. Почему бы не сдать меня в сумасшедший дом?

– Это мне не по карману. Знаешь, во что обходится содержание мамы в Брислингтоне? Боже, да у них во дворе разгуливают серебряные фазаны.

– Я пошутил, – отрезал я.

– Я знаю. Но шутка была такой плохой, что я решил проигнорировать ее, – ответил Чарльз. Он окинул взглядом могилу и статую. – В любом случае тебе не стоит здесь оставаться. Возможно, ты найдешь другой объект внимания, но эта дрянная статуя что-то для тебя значит. Все пройдет, если ты не будешь видеть ее каждое утро. Как говорится, с глаз долой – из сердца вон.

– Если ты позволишь мне следить за садами, это будет гораздо полезнее, чем работа приходским священником, и мне не придется сидеть здесь целыми днями, – возразил я, но тут же пожалел о сказанном.

– Ради всего святого, если я не хочу, чтобы ты стал таким, как мама, с чего ты взял, что я позволю тебе стать таким, как Джек?

– Я не говорю об обязательных ежегодных поездках в Перу. Я имел в виду наши сады, заботу о редких деревьях, ведь некоторые люди хорошо заплатили бы за черенки или даже приходили бы посмотреть…

– Я не позволю людям бесцельно шататься по нашей земле и не позволю тебе увязнуть в воспоминаниях об отце. Забудь о Брислингтоне. Если ты еще раз заговоришь об этом, я отвезу тебя в местный сумасшедший дом. Пусть они опробуют свои новые электрошоковые терапии.

– Ради всего святого…

– Я пытаюсь уберечь тебя! – рявкнул Чарльз.

– Да, местный сумасшедший дом – самое подходящее место. Пожалуй, я выберу дом приходского священника.

– Тебе не пришлось бы выбирать, если бы ты нашел настоящую работу.

– Полгода назад я не мог стоять. Я с трудом прихожу сюда. Четыреста ярдов от входной двери. Мне не станет лучше.

– Если бы ты только взял себя в руки…

– Я не могу, – тихо ответил я.

Чарльз не был злым. Еще два года назад я был сильным, а он болел. Теперь же ему не на кого было рассчитывать, и эта новость ударила по нему гораздо сильнее, чем то, что я почти потерял ногу, – по мне. Я привык справляться самостоятельно, а он – нет. В глубине души я не любил Чарльза за то, что он был таким и всегда ждал помощи, когда ждать ее было неоткуда. Но я знал, что не должен был злиться. Именно это не позволило мне стать таким, как он.

– Если ты попадешь под обстрел кораблей, то тебе больше не придется бегать, – продолжил я. – А ты должен бегать, чтобы делать то, что делал я. Людям не всегда нравятся члены экспедиций Министерства по делам Индии, крадущие хороший чай и незаконно продающие опиум.

– Пасторат или сумасшедший дом, Меррик. Выбирай. Я не позволю тебе оставаться здесь, – отрезал Чарльз. Теперь он говорил более раздраженно, потому что знал, что был неправ.

– Неужели я не могу рассчитывать на твою милость и получить несколько недель отсрочки? Тебе придется нанять кого-то или изменить условия работы Сары, если я уйду, а это не делается за один вечер.