Самая страшная книга 2021 - Майк Гелприн

– Дело не в дереве, – сказал Солдат. – Дело в том, чтобы пронзить сердце и не дать ране затянуться сразу. Пуля пробьет их сердце навылет, а оно тут же восстановится. Можно использовать штыки или шашки, но вампиры умирают долго и обязательно попытаются достать убийцу. Суеверие или нет, но опыт показывает, что самое надежное средство против спящего упыря – именно осиновый кол и киянка.

– Забиваешь одним ударом, – Анархист энергично изобразил это руками, – отскакиваешь и смотришь, как они издыхают.

Тишина, воцарившаяся в комнате, продержалась недолго. Поэт одним глотком допил кофей, кивком поблагодарил Попа и заговорил, вновь пристально вглядываясь в лицо Солдата. Голос его был слаб, полон тоски и горечи.

– Мы вместе приехали из Москвы. В прошлом году я выступал там на вечере, читал стихи. Она подошла после, представилась. Не помню имени. – Поэт зажмурился, помассировал пальцами виски. – Нет, не могу вспомнить. Удивительно, ведь она произвела на меня такое впечатление… я вдруг понял, что всегда, всю жизнь искал именно ее.

– А внешность? – спросил Солдат. – Сумеете описать?

– Наверное, – Поэт замялся. – Стройная, высокая, волосы черные… или каштановые… я… нет, не помню. Непонятно.

– Еще как понятно, – сказал Поп. – Их хрен опишешь. Сплошной морок, обман. Может, они даже и не существуют в том смысле, в каком существуем мы.

– Ведь и цвета глаз не помню, – сокрушенно пробормотал Поэт. – Надо дождаться ночи. В темноте память вернется.

– Будем надеяться, – сказал Солдат. – А пока продолжайте.

– Да-да, извините. Мы провели вместе ночь и на следующий день поехали в Петроград. Она говорила, что очень любит мои стихи, и постоянно просила читать их ей. Не знаю, где она жила здесь. Почему-то мне ни разу не пришло в голову спросить об этом. Поначалу мы встречались очень часто, иногда по нескольку раз в день, но я все равно страшно тосковал без нее. Это походило на одержимость, на самую первую, самую отчаянную, самую яркую влюбленность…

– Ну да, языком чесать ты мастер! – фыркнул Анархист. – Хватит бродить вокруг да около. Когда она начала тебя пить?

– Не знаю, – покачал головой Поэт. – Вот сейчас пытаюсь сообразить, но… такое ощущение, что все это происходило не со мной, что вся моя жизнь в этот последний год – просто пересказ чужой истории и некоторые важные части опущены или перепутаны.

– Когда? – повторил Анархист с угрозой в голосе.

– Наверное, в поезде, по пути в Петроград. Или уже дома. Или еще в Москве, сразу. Да, в Москве, в первый же вечер. Она пила, а я наслаждался этим, хоть и понимал, что происходит. Надеялся, она выпьет меня до дна. Но у нее были другие планы.

– Завести собственного стихоплета?

– Можно и так сказать. Мне казалось: все, что я написал, было о ней. Каждое мое стихотворение – это попытка призвать ее или предсказать ее появление. Но, спустя какое-то время, она охладела. Наши встречи становились все более редкими, и между ними я страдал неимоверно. Опустошенный, бессмысленный, я бесцельно бродил по улицам и повсюду видел ее: в других женщинах, в бликах на оконных стеклах, в сплетении теней на мостовой. Я стал слышать ее голос и следовал за ним и иногда – иногда – находил ее, в темных трущобах или шумных собраниях. Я был счастлив, если она снисходила до того, чтобы вновь коснуться клыками моей шеи. Словно несчастный морфинист, жаждущий лишь спасительного укола.

Солдат резко встал, упершись руками в стол. Поэт поднял на него испуганный взгляд.

– Вы понимаете, что происходит? – с жаром спросила жестяная маска, в сгущающихся сумерках все сильнее походящая на живое лицо. – Вы отдаете себе отчет в том, что вас ждет?

– Да. Я погибну и стану одним из них. Ее вечным слугой.

– И вас это не пугает?

– Когда-то пугало. Сейчас уже все равно. Я почти пуст. Во мне не осталось сил на то, чтобы бояться или сопротивляться.

– Этого и не потребуется. Просто поддайтесь, следуйте на зов своей хозяйки, приведите нас к ней – и мы сделаем все, чтобы вас спасти.

– Убьете ее?

– Да. Или умрем сами.

– Когда?

– Сегодня ночью. Сейчас, после того, как стемнеет. Больше нельзя ждать. Она может уйти из города.

– Хорошо, – сказал Поэт. – Я помогу.

Солдат кивнул в ответ и стремительно вышел из кухни. Освободившийся табурет тут же занял Анархист. Поп укоризненно покачал головой:

– Мог бы и уступить место лицу духовного звания.

– Ни званий, ни сословий, – сказал Анархист весело. – Ни богов, ни господ.

– Эдак развалится все, – сказал Поп. – И в первую очередь твоя кривая табуретка.

Кряхтя, он нагнулся и выудил из ящика под столом бутылку водки. Бросив из-под густых бровей торжествующий взгляд на Анархиста, выдернул зубами пробку и начал пить прямо из горлышка, запрокинув голову. Поэт отвернулся было к окну, но через мгновение, будто вспомнив что-то, поднялся.

– Садитесь, – сказал он Попу, указывая на свой табурет.

– Не, – сказал Поп, оторвавшись от бутылки. – Стоя больше войдет. Отдыхай пока.

– Ты особо-то не налегай, – сказал Анархист. – А то будет как в прошлый раз.

Поп лишь рукой махнул и вновь сосредоточился на водке. Через час, когда из темных недр квартиры появился Солдат и дал команду выходить, он уже не вязал лыка. Спускаясь по лестнице, держался рукой за стену и шумно, с наслаждением икал. Впрочем, ни Солдат, ни Анархист по этому поводу не переживали, поэтому Поэт не стал задавать вопросов.

Снаружи только что прошел дождь. Сырой ветер тащил с моря запах соли. Поэт, ничуть не похожий уже на того живого мертвеца, каким приехал сюда, с наслаждением втянул носом холодный воздух. Ночь расползалась по городу, наполняла чернотой кроны деревьев, опутывала громады домов густыми тенями, сквозь которые едва проникал тусклый свет окон.

На улице не было ни души. Фонари не горели. Ничто не нарушало окружающую тишину, а потому Анархист чуть не вскрикнул, когда Поп, перекрестив мостовую, во весь голос запел псалмы.