Зазеркалье - Лин Яровой

– А как?

– Как утопленница.

Лида помолчала немного, глядя в огонь. Затем добавила:

– Она выглядит, как я.

– Ты видишь себя утонувшей?

– Да, – сказала Лида. – То есть нет… В смысле, я вижу своё отражение, а позади ещё одно, которое держит меня за волосы. И та, вторая, улыбается – мокрая, перемазанная в грязи, с засохшей тиной, давит на шею.

От слов жены показалось, будто меня самого окунули головой в омут. Дышать стало тяжело. На грудь словно упал невидимый груз, мешающий набрать полные лёгкие воздуха.

– Почему так происходит?

– Не знаю, – пожала плечами Лида. – Думаю, всё дело в мыслях.

Я непонимающе посмотрел на жену.

– Образы, – сказала она. – Мы сами рисуем их в отражении. Когда ты подарил мне серёжки, – Лида коснулась пальцами мочки уха, – я подумала о том, что хочу надеть их вместе с вечерним платьем. То белое с вырезом, помнишь? Мне стало жаль, что я больше не успею в нём никуда выйти. Я пожалела себя. Всего на секунду, но пожалела.

Лида выбросила окурок в костёр и сняла с огня прутик с хлебом. Царапнула ногтём чёрную корку.

– А потом днём ты рассказал, что слышишь знамения. И мне вдруг так сильно захотелось жить, научить тебя всему. Я на мгновение представила, как мы могли бы вместе летать во снах. Как могли бы ходить на ту сторону.

Я почувствовал, как к горлу подкатывает отчаяние. Глаза вновь заслезились. Благо, теперь всё можно было свалить на дым костра. Я отвернулся, прикусил губу. «Соберись, твою мать, – приказал себе. – Будь мужчиной. Ты должен быть сильным в эти три дня. Она хочет, чтобы ты был сильным».

Три дня…

«Нет, Андрей. Уже никакие не три».

Глубоко вздохнул и посмотрел на жену.

– Думаешь, нет способа победить её? Я имею в виду не врачей. Твою теорию. Вся эта магия… Ты сама говорила: кто имеет веру с зерно, может сдвинуть гору.

Лида усмехнулась, чуть не подавившись хлебом.

– Это не я говорила, а Христос. И как ты помнишь, он умер.

– Да. Но потом воскрес. Через три дня.

– Кот, – улыбнулась Лида. – Жаль тебя расстраивать, но я не Христос. И надеюсь, мне не придётся умирать за чужие грехи в муках. Я бы предпочла, чтобы это было спокойно и тихо. Хотя, учитывая мою суть, тихо, конечно, не будет. Придётся немного потерпеть боль, пока сила полностью не перетечет в тебя. Ты помнишь? Ты обещал.

– Помню. Я сдержу слово.

Сняв хлеб с огня, разломил его пополам и съел половину с помидором. Затем сделал глоток анисовой. Поморщился. Чувствуя, как алкоголь обжигает горло, закусил вторым куском, и поймал себя на мысли, что вновь хочу приложиться к бутылке.

«Хватит, – остановил себя. – Ты помнишь, что бывает, если потерять берега. Можно захлебнуться».

Пододвинувшись ближе к костру, вновь поворошил угли. Затем спросил:

– Что, если мы все можем воскреснуть? Ты не думала об этом?

– О чём ты?

– Если смерть нельзя победить. Может, есть способ её обмануть?

– Что-то ты не договариваешь, – нахмурилась Лида, а затем спросила: – Что именно ты видел в том доме?

– Ничего особенного. – покачал я головой. – Но…

– Что «но»?

– Кажется, это всё-таки был Колебин. Днём.

Лида долго и внимательно на меня смотрела, будто пытаясь прочитать мысли. Я вновь почувствовал, как её сознание проникает мне в голову и перетряхивает воспоминания. Стараясь не обращать внимания на возникшую в груди щекотку, я произнёс, глядя в тлеющие угли костра:

– Пару лет назад у него нашли рак. А потом появился странный друг. В Роще говорят, он обещал вылечить Валеру. Обмануть смерть.

Лида вдруг подвинулась ближе и взяла меня за руку. Заглянула в глаза.

– Андрей.

– Да?

– Пообещай мне кое-что, – она крепче сжала мою ладонь. – Никогда, слышишь? Никогда не принимай помощь у силы, что поселилась в том доме. Оно того не стоит. Это не жизнь. Это гниль.

В памяти всплыли рассказы Лёпы о ящерице, погубившей старика. За ними – слова Вити, хозяина кроликов, о друге Колебина в чёрных одеждах. А потом воспоминание о тяжелом, землистом духе в избе. О том, как быстро утекали силы, стоило лишь переступить порог заброшенного дома.

– Смерть не страшна, – говорила Лида. – Хоть она и бывает болезненной. Невыносимой для тех, кто остаётся жить. Но тот, за кем она приходит, должен смириться и идти за ней. Это естественно, кот. Мы не можем противиться миру.

– Ты говорила, мы можем менять его.

– Можем, – кивнула жена. – Но иногда это обходится слишком дорого. Пойми, она – не плохая. Её вид пугает лишь тех, кто не готов уйти, как это случилось сегодня со мной в минуту слабости. Но в этом и смысл. Кто борется с ней – тот сам создаёт врага. Мы рисуем образы в отражениях, помнишь?

Я кивнул, хоть и не мог принять смирение Лиды. Спорить с женой не было никакого желания, но отказаться от борьбы? Нет… Не согласен.

– Она – не приходит, чтобы причинить зло, – говорила жена. – Её появление вовсе не означает, что всё закончилось.

– Хочешь сказать, есть что-то после?

Лида посмотрела в огонь, улыбнулась.

– Однажды мне попался любопытный рассказ, – произнесла она. – О враче, который лечил от лунатизма генеральскую дочь. Там есть сцена, в которой врач и генерал сидят перед камином, пьют вино, курят папиросы. И тут генерал признается, что верит в загробную жизнь. Он высказал интересную мысль, которая мне запомнилась. Будто есть дом – общий для всех людей, откуда мы пришли. Место, куда мы ходим каждую ночь в сновидениях, а умирая, просто возвращаемся. Возвращаемся снова.

– Думаешь, это правда?

Лида кивнула.

– И где же, по-твоему, этот дом? – спросил я.

– Может, на небе. Может, в отражениях. Какая в целом разница?