Московский детектив - Татьяна Устинова

Вскоре она вышла за него замуж, родила дочку. Хорошенькую и белокурую, как сама Нина в детстве… Когда малышке, которую они с мужем назвали Мариной, исполнилось десять месяцев, ее украли. Милиция нашла только коляску. «О слезах и боли не будем, это отношения к делу не имеет…»

С тех пор прошло десять лет. Муж за это время стал известен и уважаем в мире шоу-бизнеса, и жизнь окрасилась в блистающие цвета люкса. Отдых на престижных курортах, вещи из дорогих магазинов, огромная квартира (вместо старой двухкомнатной мышеловки). И, разумеется, особняк за городом со всеми причитающимися атрибутами роскоши: сауной, бассейном и так далее. Нина давно оставила работу и даже решилась родить еще одного ребенка. Мальчику сейчас пять лет…

Было бы. Потому что полгода назад муж и сын погибли в автокатастрофе.

Только тогда она вспомнила отцовское: «Это не твое, Нина». И поняла: он был прав. Все случилось потому, что она изменила главному: высокой музыке, отцовским надеждам, своему предназначению. Она выбрала не свою жизнь, и поэтому в ней ничего не складывается…

Она пыталась наложить на себя руки. Спасла домработница Тамара: откачала хозяйку от высокой дозы снотворного. И вот она живет… Неизвестно зачем и почему.

Посетительница замолчала, глаза и кончик носа покраснели. Детектив ждал. Она смотрела в окно, он смотрел на ее нежный профиль. Наконец Нина снова заговорила.

– Три дня назад я решила поехать на дачу одна.

– На дачу? – подивился детектив: нынче сезон отнюдь не дачный, ноябрь на исходе!

– Это, собственно, загородный дом, отапливаемый. Соседи праздновали юбилей, очень просили приехать, мы давно дружим… Я машину не вожу, у меня шофер, но он отпросился: у дочери свадьба. И я решила добраться за город общественным транспортом. Мне вдруг захотелось ощутить рядом людскую толпу, чужие жизни, от которых я слишком изолирована… Я поехала на Киевский вокзал своим ходом. Вы, без сомнения, передвигаетесь на машине? – неожиданно спросила Нина. – Тогда вы тоже все это забыли.

…Машина – это продолжение вашего дома, вашего личного пространства, – говорила она, проводя по воздуху пальцами, словно по клавишам рояля. – Она вам подвластна, а с ее помощью вы подчиняете себе большое, общее пространство… Без нее же вы беззащитны, и тогда пространство немедленно берет вас в плен! Приходится ехать не туда, куда вы хотите, а туда, куда вас везут. Нужно делать пересадки. Нужно купить билет, а для этого нужно стоять в очереди. К вам в метро жмутся люди, не спрашивая у вас разрешения, и вы вынуждены чувствовать тепло и запах их тел, часто несвежих… Вы становитесь ничтожной песчинкой и пересыпаетесь в общем пространстве-времени вместе с другими такими же песчинками, подчиняясь его ритму…

Иными словами, этот чужой мир с вами не считается, – подытожила Нина. – Но, как ни странно, в этом есть что-то радостное, почти блаженное… Вы понимаете меня?

Детектив понимал. Чего ж не понять? «Хождение в народ» – это национальный спорт русской интеллигенции. Он вот только хотел бы поскорее к делу… Но торопить клиентку не стал.

– А тем более вокзал, – продолжала Нина. – Острое и волнующее чувство границы, смены пространств, особый ритм жизни и дыхания… В общем, я пребывала в некоторой эйфории. Мне было и радостно, и одновременно тревожно. Я ждала какого-то необыкновенного события… И, представьте себе, оно случилось! ..

На вокзальной площади было много нищих… Среди них девочка лет десяти-одиннадцати. Она стояла посреди тротуара и все смотрела вокруг… Я долго разглядывала ее тайком. Две светлые косички, куцая куртка, на ногах грубые мальчишечьи башмаки…

Нина помолчала и вдруг тихо, словно стыдясь, произнесла:

– Я думаю, что это моя дочь.

– Та нищенка? Почему?

– Не знаю… – Тонкий румянец смущения окрасил щеки Нины. – Ни о какой даче уже не могло быть и речи: я поехала домой и остаток дня не находила себе места… На следующий день вернулась на вокзальную площадь. Девочку увидела издалека: она просила милостыню. Я подошла, дала ей деньги. Она, едва взглянув на меня, поблагодарила и тут же скрылась в толпе… Мне чудится, она похожа на мою пропавшую Марину. В таких случаях, кажется, говорят «сердце матери»? .. Но я специально начала рассказывать вам издалека: теперь вы понимаете, в каком я душевном состоянии. Мне сейчас может примерещиться все, что угодно! Мне, наверное, просто хочется, чтобы она оказалась моей дочерью? Верить, что она вернулась ко мне в награду за все мои страдания? Алексей, узнайте все об этом ребенке! ..

Алексей припарковался и направился вслед за Ниной, держась на некотором расстоянии. Было условлено, что как только она увидит девочку, то переложит сумочку из одной руки в другую. Но детективу не пришлось ждать сигнала: светленькая девочка с косичками из-под шапочки, в цветастой, слишком короткой куртке сама поманила Нину, и Алексей, заметив это, прибавил шагу.

– Я тебя узнала, ты в прошлый раз дала мне деньги, – услышал он детский голос с недетской хрипотцой.

Нина торопливо полезла в сумочку, поняв намек.

– Где ты живешь? – спросила она, протягивая сторублевую купюру.

Девочка не ответила, любовно сложила банкноту в четыре раза и спрятала в кармашек, явно намереваясь уйти.

– У тебя есть мама и папа? – заторопилась Нина. – С кем ты живешь?

– Со вшами, – странно засмеялась девочка. Нина пошарила в сумочке и вытащила две конфетки. Грязная ручонка схватила их с ладони, словно украла. И девочка припустилась от Нины почти бегом.

Отвезя Нину домой, Алексей вернулся на площадь, где занял удобный наблюдательный пункт. Деньги, выпрошенные у прохожих, девочка отдавала безногому нищему неопределенного возраста, что обосновался неподалеку у стенки. К концу дня Кисанов знал в лицо почти всех обитателей привокзальной площади и даже вычислил «инкассатора», к которому стекался весь навар: чернявого мужика, который между сборами доходов проводил время в привокзальном кафе, где постоянно что-нибудь ел.

Алексей догадывался, что, как в любом коммерческом деле, нищих кто-то должен контролировать, хотя бы время от времени. Посему он не стал обращаться к безногому, но отошел подальше, к киоскам с сигаретами и пивом, и вытащил из кармана тугое портмоне. Тут же к нему придвинулась нетрезвая бабулька и просительно протянула скрюченную лапку. Алексей дал ей десятку и показал краешек сотни: «Это, бабушка, получишь, если расскажешь мне вон о той девочке! »