История нового имени - Элена Ферранте

Но перед самой витриной ателье меня охватило волнение. Мы остановились и стали разглядывать фотографию в рамке, задрапированную по бокам цветными отрезами ткани. Лила сидела скрестив ноги; из-под свадебного платья выглядывали туфли и щиколотки. Она оперлась подбородком о ладонь и смотрела в объектив серьезно и сосредоточенно. В волосах у нее белел венок из флердоранжа. Фотографу посчастливилось уловить и запечатлеть на снимке ту самую силу, о которой только что рассуждал Стефано; силу, с которой – в тот миг это стало мне ясно – и сама Лила ничего не могла поделать. В некотором смятении я обернулась к Стефано, намереваясь сказать ему: вот оно, подтверждение всего, о чем ты говорил, – но он уже толкнул дверь, пропуская меня вперед.

От его недавно мягкого тона не осталось и следа, он сменился на жесткий и решительный. Он представился портнихе мужем Лины – именно так – и сказал, что сам занимается торговлей, но ему бы и в голову не пришло использовать рекламу подобного рода. «Вот вы красивая женщина, – продолжил он, – подумайте, как бы отнесся ваш муж к тому, что я выставил бы ваш портрет у себя в лавке, между батонами салями и головками проволоне? » Затем он потребовал вернуть ему фотографию.

Портниха смутилась, принялась оправдываться, но в конце концов сдалась. Она не скрывала своего огорчения – фото в витрине делало свое дело – и даже пересказала несколько произошедших в последние дни любопытных случаев. Впоследствии им было суждено переродиться в настоящую легенду, ходившую по району еще много лет. Пока фотография стояла в витрине, в ателье поочередно побывали: знаменитый певец Ренато Карозоне, египетский принц, режиссер Витторио Де Сика и один римский журналист, который хотел предложить Лиле принять участие в фотосессии для журнала мод. Разумеется, портниха сказала просителям, что не может дать им адрес модели, хотя отказать Де Сике и Карозоне ей было нелегко – подумать только, такие люди!

Я заметила, что рассказ портнихи произвел на Стефано впечатление. Он оставил свой напористый тон, задавал ей вопросы, интересуясь подробностями. Мы ушли, забрав с собой фотографию, и он заметно повеселел. Теперь он говорил о Лиле как коллекционер говорит о раритете, ставшем жемчужиной его собрания. Он гордился собой и жаждал признания окружающих. Потом он еще раз повторил мне свою просьбу о помощи. Перед тем как проститься, он заставил меня дать обещание, что я постараюсь повлиять на Лилу и объясню ей, что она должна изменить свое отношение к мужу. Слушая его, можно было подумать, что Лила – не живой человек, не желающий, чтобы им командовали, а принадлежащая ему драгоценность, которую он хранит запертой в шкатулке. В последующие дни Стефано только и делал, что рассказывал всем подряд, включая посетителей лавки, про Карозоне и Де Сику. Мать Лилы, Нунция, потом до конца своих дней повторяла, что ее дочь могла бы прославиться как актриса или певица, сняться в фильме «Брак по-итальянски», выступать по телевизору, а то и стать египетской принцессой – если бы только портниха с Реттифило оказалась поумней, а Лила не выскочила в шестнадцать лет за Стефано Карраччи.

19

Учительница химии сжалилась надо мной (может, это Галиани постаралась) и поставила мне проходной бал. В итоге я получила семерки по гуманитарным предметам, шестерки по естественно-научным и богословию и – впервые в жизни – восемь баллов по поведению, чего наш священник и большая часть преподавателей так никогда мне и не простили. Я была недовольна и чувствовала, что давний спор с преподавателем богословия о Духе Святом не прошел для меня без последствий. Зря я не послушала Альфонсо – ведь он предостерегал не делать глупостей. Стипендии я, разумеется, лишилась; мать пришла в ярость и орала, что нечего мне было бегать на свидания к Антонио. Я разозлилась и сказала, что вообще хочу бросить школу. Мать уже замахнулась влепить мне пощечину, но испугалась, что очки разобьются, и побежала за выбивалкой для ковров. Короче говоря, обстановка дома была ужасной и с каждым днем становилась только хуже. Единственным приятным событием стало то, что в последний день учебы меня нашел школьный сторож и передал мне пакет от профессора Галиани. В нем были книги, но не романы, а труды по философии и другим гуманитарным наукам – своего рода знак поддержки, к сожалению, запоздалый, чтобы вернуть мне веру в себя.

Я стала бояться ошибок; мне казалось, что я ни предприму, все только напорчу. Я искала встречи с Антонио, подкарауливала его возле дома, ходила к нему на работу, но он старательно меня избегал. Тогда я пошла в колбасную лавку, поговорить с Адой. Она обдала меня холодом и сообщила, что ее брат не желает меня видеть. С тех пор, сталкиваясь со мной на улице, она отворачивалась и переходила на другую сторону. Теперь, когда занятия закончились и не надо было вскакивать по будильнику, я просыпалась с тяжелой головой. Вначале я хотела почитать книги, которые передала мне профессор Галиани, но они показались мне скучными и малопонятными. Я брала в передвижной библиотеке романы, которые глотала один за другим, но скоро и они мне надоели. Герои этих романов жили насыщенной жизнью и вели глубокие беседы – их призрачное существование было полнокровнее моей реальной жизни. Иногда я сама себе казалась призраком. В этом сумрачном состоянии я несколько раз ходила к школе, надеясь встретиться с Нино, который сдавал выпускные экзамены. В день письменного экзамена по греческому я терпеливо ждала его несколько часов. Когда на ступеньках школы появились первые школьники с учебниками под мышкой, из-за угла вышла та самая красивая и ухоженная девушка, которая целовалась с Нино. Она встала в нескольких шагах от меня, я на минуту представила себе, какой уродливой нищенкой выгляжу рядом с ней, и быстро ушла.

Мне нужна была хоть какая-то поддержка, и я побрела к Лиле, хоть и понимала, что совершаю очередную глупость. Я ведь даже не рассказала ей, что вместе со Стефано была у портнихи. Почему? Может, мне нравилась роль миротворца, навязанная мне Стефано, и я думала, что, сохранив в тайне наш визит на Реттифило, сумею в ней преуспеть? Или я боялась обмануть доверие Стефано и предпочитала предать подругу? На этот вопрос у меня не было ответа. Не то чтобы я сознательно приняла решение молчать. Просто сначала я поддалась сомнениям, а потом стало поздно: раз уж не призналась сразу, что толку к этому возвращаться, только все усложнишь. Совершить ошибку легко. Я искала оправданий, которые убедили бы ее, но беда в том, что меня-то они не убеждали. В глубине души я понимала, что поступила подло, и продолжала молчать.