Развод и девичья фамилия - Татьяна Устинова

– Ну конечно.

– Не «ну конечно», а пошел вон!

– А, – удовлетворенно сказал он, – вот она!

И выудил свою майку. Почему-то она лежала на полу за маленьким туалетным креслицем, на котором Кира обычно сидела, когда наводила красоту.

– Сергей, не смей ни у кого ничего выяснять! Ты уедешь, а я останусь, мне с соседями всю оставшуюся жизнь жить, и я не хочу….

– Да какое это имеет значение, хочешь ты или не хочешь! – вдруг вспылил он и раздраженно натянул майку. Кира посмотрела – натянул наизнанку. – Все уже случилось! Костика застрелили практически на пороге твоей квартиры! Тебе на самом деле повезло, что тебя не забрали в КПЗ еще вчера! А ты все выламываешься, все какие-то высокие чувства изображаешь! Ты что, думаешь, мне охота заниматься всем этим дерьмом с твоими начальниками и любовниками? ! Да провались они все пропадом!

Кира тяжело дышала, и ей уже было наплевать на то, что халат расходится на груди.

– Уезжай сейчас же, – медленно, контролируя себя, произнесла она, – или я вызову милицию и скажу, что это ты застрелил Костика, потому что ты – маньяк.

– Давай, – разрешил он, – вперед.

– Мама! ! Яичницу жарить?

– Сергей, я говорю совершенно серьезно.

– Я тоже, – нащупав на плече толстый шов, он рывком сдернул через голову майку и снова натянул, и снова наизнанку, – я буду делать то, что мне нужно, и мне, честное слово, наплевать, что именно об этом подумает Михаил Петрович!

– Пап, ты будешь яичницу? !

– Да, Тим, – откликнулся он преувеличенно громко и снова содрал свою майку.

– Тебе с сосиской?

– Да. С сосиской. Если ты не понимаешь, что сама должна разобраться в ситуации, значит, ты просто дура.

– Хорошо, дура, но я сто раз просила тебя не лезть в мою жизнь!

– Я не лезу. Мне наплевать на твою жизнь. Но у нас ребенок, который живет с тобой. Я не желаю, чтобы у него на глазах его мать отволокли в тюрьму! Он и так…

– Что – так?

– Он и так… живет плохо, – почти прорычал Сергей.

– И кто в этом виноват?

– Ты, – выпалил он, – ты и твой козел, которого он ненавидит!

Кира, которая уже давно подумывала, не швырнуть ли в бывшего супруга каким-нибудь предметом потяжелее, вдруг внимательно на него взглянула. Он отражался в зеркале и даже не догадывался, что Кира его изучает.

У него был абсолютно несчастный вид, как у собаки, которую побили неизвестно за что. В глазах отчаяние. Отчаяние выражал даже длинный нос.

Что это с ним такое приключилось? ! Только что, пять минут назад, он был довольный и счастливый и даже томным голосом справлялся, не заигрывает ли она с ним!

Кира была женщиной очень умной, по крайней мере, ей нравилось думать, что она очень умная. Кроме того, именно за этим человеком она пробыла замужем пятнадцать лет.

– Сережка, – спросила она нормальным голосом, отвернулась от него зеркального и посмотрела на него настоящего, – ты что, ревнуешь? !

Ее муж никогда не врал. Была у него такая черта. Он никогда не врал ей, даже в личных целях, даже для того, чтобы выглядеть лучше, чем на самом деле, даже когда вранье могло спасти его от ее гнева или от очередного скандала.

Он не врал никогда.

– Да! – выпалил он, как будто плюнул ей в лицо. – И не смей мне говорить, что это глупо и что твоя личная жизнь меня не касается!

Кира даже представить себе не могла, что ревность ее мужа – да, да, бывшего! – доставит ей такое удовольствие. Раньше он никогда ее не ревновал, даже когда следовало бы. Она считала – это оттого, что он равнодушный.

Или он ревновал, только она не замечала? ..

– Я боюсь, – вдруг призналась ему Кира, – ужасно боюсь, что они решат, что это… я. Даже думать об этом боюсь.

Он бросил свою майку, которую переодевал уже в третий раз – она опять свалилась за креслице, – подошел и обнял Киру. Он всегда ее так обнимал – двумя руками за голову, так что щекой она оказывалась прижатой к его плечу, и мир вокруг суживался до его плеча и рук, которые держали ее голову.

– Разберемся, – сказал он негромко, – хотя, конечно, все не слишком хорошо. Но… разберемся.

Это было самое странное утро за последние несколько лет.

Они даже не поссорились, когда Тим заявил, что в школу не пойдет, раз уж все равно опоздал, и Сергей произнес что-то назидательное и очень отцовское, содержащее выражения «балду гонять» и «репу чесать», а Тим в ответ рубанул «ясным перцем». Ему было очень весело. Маминого начальника он жалел, конечно, но для него происшедшее было приключением, кроме того, хитроумный и тонкий план по примирению родителей и поселению их на одной территории работал даже слишком хорошо, и Тим страшно озаботился тем, чтобы нигде ничего не заело и не сбилось.

Кира стояла уже в дверях, когда прибыла Валентина.

В замке завозился ключ, Кира вздрогнула и уронила портфель, в котором копалась. Портфель грохнул всеми своими внутренностями и повалился набок.

– Доброе утро! – провозгласила Валентина насморочным голосом. В нем была непередаваемая театральная печаль. Когда-то Валентина занималась в художественной самодеятельности и блистала в роли панночки по повести Николая Васильевича Гоголя. – Какое несчастье, какое страшное, ужасающее несчастье! .. Такой милый, милый молодой человек, и такая ужасная, кошмарная смерть! Вот оно, наше время! .. Жить страшно!

На последних словах она сильно вздрогнула, повела очами и слегка прикрыла их лиловыми веками. Кире хотелось, чтобы она поскорее захлопнула за собой дверь, не демонстрировала бы соседям свою вселенскую скорбь! ..

– Доброе утро, Валентина. – Кира проворно подняла с пола портфель и снова стала в нем копаться. – Да где же этот чертов телефон! ..

– Такое утро не может быть добрым! – строго поправила ее Валентина. – Боже мой! Бедный мальчик! ..