Колодец забытых желаний - Татьяна Устинова

– Господи боже мой, – пробормотала Виктория и пожала плечами. – Сорок евро, какая чепуха! ..

– Не скажите, дорогая Виктория, не скажите, – развлекая себя, продолжал Олег Петрович, – может быть, для нас с вами это и чепуха, но для огромного большинства людей…

– Ах, какая мне разница! Если у человека нет денег, особенно у мужчины, он или туп, как пробка, или ничего не может, или слабак.

– Вы уверены? Вы совершенно уверены в этом, Виктория?

– Ну конечно! И какое мне может быть до них дело? ! У моего папы есть деньги, и у всех его друзей есть, и у мамы тоже – папа ей дает! Па-адумаешь, сорок евро!

– То есть все до одного, кто не может потратить сорок евро на кофе, – сплошь слабаки и тупицы?

– Ну конечно! Если остальные могут, почему они не могут?

Он помолчал, потому что девушка неожиданно стала его раздражать, и рука, сложенная кренделем, утратила всякий смысл, и пионовые щечки потеряли привлекательность, и приключение превратилось в глупость.

Сорок евро? .. Сорок евро на кофе? ..

И он опять прищурился на Нескучный сад на той стороне.

…денег не было. Денег не было никогда. Он писал статьи в научные журналы, во все подряд, и иногда ему давали гонорар. Долларов, может быть, тридцать, и это было счастье, праздник, сказка! Он ехал в Академию наук, подгадывая электрички так, чтобы успеть, пока открыта касса, расписывался в ведомости, которую подавала ему толстая насморочная женщина в шали. Он до сих пор помнил, как ее звали – Любовь Петровна, вот как. Шмыгая носом, она подвигала к нему бумагу, а он всегда ревниво изучал в разграфленных прямоугольниках другие фамилии, против которых были суммы, казавшиеся ему огромными, – некто Дынин должен был получить сто восемьдесят долларов тридцать семь центов. Как он тогда завидовал этому неведомому Дынину! Сто восемьдесят долларов, да еще тридцать семь центов, они-то откуда взялись? !. Олег расписывался, и получал денежки, и бережно складывал их в бумажник, где болтался рубль или два и мелочь в отдельном карманчике! Потом ехал домой, чувствуя себя богачом, миллионером, дельцом, доллары в кошельке придавали ему уверенности в себе и в том, что он все может, что он хороший муж и отец! .. В кооперативном гастрономе на площади он обязательно покупал колбасу, ма-аленький кусочек, и десяток яиц, и молоко, и тогда наутро у них был омлет, райское наслаждение, пища богов! И жена светлела лицом, когда он вынимал десятки с американским президентом, – две он всегда привозил «нетронутыми», шиковал на одну, а разменянные рублики они прятали. Ну, вот просто брали и прятали, куда придется, в карман шубы, если было лето, или в сарафан, если зима. Прятали, чтобы потом «найти»! Какое это было счастье – неожиданно найти в кармане неучтенный рубль, и как это было много! ..

Он тогда все время думал лишь о том, как ему добыть денег. Он был совершенно уверен, что, как только он придумает и добудет, его жизнь станет сказочно прекрасной. Счастье, которого и так полно, можно будет просто хлебать ложкой, как щи.

Сорок евро! ..

Он придумал, как добыть денег, и добыл их, и только бог знает, чего ему это стоило. Жена ушла – или он от нее ушел, сейчас уже и не вспомнишь, – дочка почти выросла и почти без него, и к сорока годам выяснилось, что счастье – это когда есть два свободных часа и можно заехать к Василию Дмитриевичу, покопаться в пыльном старье, найти непонятную икону, сунуть ее под куртку и шагать по скрипучему снегу, прищуриваясь на Нескучный сад.

Такое счастье выпадает нечасто.

Девушка – он вдруг позабыл, как ее зовут, – стрекотала рядом с ним, кажется, на что-то сердилась, а он все щурился и слушал, как скрипит снег под подошвами его тяжелых ботинок.

Тут он сообразил, что они идут не просто так, а «на кофе».

Кофейню они прошли, и пришлось немного вернуться, и, пока они возвращались, он пристально смотрел на Гену, а Гена из-за лобового автомобильного стекла – на него, и казалось, водитель спрашивает, что это такое Олег Петрович затеял ни с того ни с сего, да еще в середине дня.

Отвечая на безмолвный Генин вопрос, Олег Петрович пожал плечами и придержал дверь перед Викторией – вот как ее зовут, теперь он вспомнил! ..

Внутри никого не было и вкусно пахло – кофе, сдобой, свежим пирогом, – и все столики у окна оказались свободны, и он сел так, чтобы Гене было его видно. Они и так все время ругались, что Олег Петрович фланирует в одиночестве, без охраны.

– Мне бы ваши возможности и ваши денежки, – восклицал Гена, – на меня бы такие профессионалы работали, что блоха носа не подточит!

Олег Петрович моментально представлял себе Гену в окружении профессионалов, почему-то исключительно в темных очках и спецагентовских костюмах, и еще представлял блоху, которая не может подточить свой нос, и они кое-как договаривались, что, покамест Олег Петрович начальник, а Гена водитель, никаких профессионалов в свою жизнь они привлекать не будут. Обойдутся как-нибудь.

И вот как только Олег разместился сам, пристроил на свободный стул икону, и Викторию усадил, и меню попросил, у него зазвонил телефон. Полдня не звонил, а тут вдруг на тебе! ..

– Простите великодушно, – сказал Олег, решив придерживаться выбранного тона до конца, вытащил трубку, посмотрел и удивился. Звонил Василий Дмитриевич, с которым они десять минут назад насилу расстались.

– Что такое у вас случилось, дорогой вы мой Василий Дмитриевич?

– Может, мой стул нашелся? – не глядя на Олега, спросила Виктория, положила ногу на ногу, достала из крохотной сумочки серебряный портсигар, щелкнула блеснувшей на солнце крышечкой и достала тонкую коричневую пахитоску. Олег оценил и портсигар, и пахитоску.

В трубке молчали, и он повторил удивленно:

– Алло? Что вы там сопите? ..

– Может, заедете, Олег Петрович? – вдруг умоляюще сказал старик прямо ему в ухо. – Мне бы… потолковать с вами.

– Да я только от вас! За угол зашел!

– Очень нужно, – почти простонал Василий Дмитриевич. – На пять минут, клянусь честью моего покойного отца, а он был кристальный человек! Просто кристальный!