Зеркало над бездной - Олег Лурье

Джеймс: Слушайте! Мне плевать на ваших людей. Надо остановить разрушение первых двух гнезд. Больших гнезд. Я имею в виду полное разрушение. А третье пусть… Так решил хозяин. Все остальные договоренности остаются в силе, и никаких денег возвращать не надо. Птички пусть ударятся – и все.

Неизвестный: Знаете, что я вам скажу, уважаемый? Мы можем многое, но я не бог – и остановить запущенную машину уже не смогу. Все три птички прилетят часа через два, а потом упадут гнезда – сначала первые два, а чуть позже третье. Все! Разумеется, о деньгах тоже речи не идет, никто ничего возвращать не собирается. Поймите, было задание, мы обговорили все детали, вы сделали оплату, я все выполнил. И теперь вы мне сообщаете, что отменяется самый главный этап, который готовили два месяца и отменить который невозможно технически.

Джеймс: Не надо так… Не надо. Давайте… Послушайте, надо аннулировать только полное разрушение двух больших гнезд, потому что это будет единственной зацепкой, которую мы потом не сможем полностью разъяснить. Они слишком большие и устойчивые. И, видимо, у хозяина есть еще какие-то причины… Вы ведь все получили – и теперь можете спокойно исчезать. Надо только…

Неизвестный: Джеймс, идите вы вместе с вашим больным на голову хозяином… Вы не можете или не хотите понять, что падающую бомбу нельзя остановить после того, как ее уже сбросили. Все будет так, как было решено раньше. При всем уважении думаю, что мы с вами больше никогда не услышим друг друга. И меня для вас больше не существует…

Джеймс: Друг мой! Друг мой… (Разговор прерван). »

Ночь уже залила комнату, превратив темные предметы в сумрачные силуэты, а светлые растворив полностью. Мутный свет от экрана ноутбука отбрасывал пожарные блики, пробегающие в зеркале позади дивана. Малину казалось, что время растянулось и остановилось. Где-то там, в сентябре две тысячи первого. И что не было никаких тринадцати лет с их болью, слезами, ложью, красивыми словами и бессмысленными результатами, которые выдавались за непреложные истины. Макс не включал свет. Ему вдруг захотелось продлить это ощущение потерянного времени, остаться где-то там, в тринадцатилетнем минусе, начать сначала. И чтобы все было совсем по-другому. Чтобы больше не врали всевозможные комиссии, чтобы изначально все люди знали, зачем, как и кем совершено самое страшное преступление нового века.

Он снова и снова перечитывал заключения специалистов о том, что ни при какой ситуации от удара самолета не могли полностью обрушиться гигантские здания, построенные вокруг стального и бетонного каркаса. Макс читал о том, что небоскребы были планомерно взорваны изнутри, а удары «птичек» послужили лишь официальным прикрытием варварского уничтожения тысяч людей. О том, что для взрывов был применен термейт [8 - Термейт, термит (Thermite) – порошкообразная смесь алюминия (реже магния) с оксидами различных металлов (обычно железа). При воспламенении интенсивно сгорает с выделением большого количества тепла. Обычно имеет температуру горения 2300–2700 °C, а в случае применения более сильных окислителей, таких как оксиды никеля, хрома или вольфрама, – значительно выше. ] – запатентованная разновидность термита с добавлением серы и перманганата калия для более высокой мощности, и именно серу, которая не могла находиться изначально ни в самолетах, ни в строительных конструкциях, потом нашли исследователи. О том, что ФБР засекретило все расследования, моментально организовав уничтожение улик, даже в виде остатков стальных конструкций, по которым можно было точно определить внутренние взрывы термейта.

Макс видел фотографии, которые непонятно как оказались в архиве Маршалла; на них были отчетливо видны остатки балок, оплавленных при гигантской температуре, которую может вызвать только взрыв термейта. Такую температуру никак не мог дать обычный пожар, возникший после взрыва самолета, заправленного керосином. А еще сотни фотографий разлетающихся обломков, фонтанов пыли и бегущих людей…

Люди. Люди. Именно они, их сумбурные движения, застывшие на фотографиях, их выражения лиц приковывали взгляд Макса. Последний день Помпеи XXI века. Там были фото, сделанные не только возле самих площадок взрывов, но и на соседних улицах. Люди замирали, поднимали головы, загораживались руками, портфелями, сумками, бежали в разные стороны, сталкивались.

Вот фото, сделанное через полчаса после удара второго самолета на перекрестке Вашингтон-стрит и Барклай-стрит. Две женщины бегут мимо витрины, в которой отражаются облака пыли, молодой мужчина с ребенком на руках почему-то идет им навстречу, а чуть левее спокойно стоит высокий пожилой человек лет шестидесяти и, откинув чуть назад красивую темноволосую голову, с явным интересом рассматривает происходящее за спиной фотографа, он смотрит туда, где должны были возвышаться атакованные небоскребы. Мужчина совершенно невозмутим, в его лице нет ни страха, ни удивления. Он просто изучает происходящее. И вдруг Макс замер. Что-то внутри оборвалось и полетело в пропасть. Этого человека он уже видел. Видел в другом месте и в другое время.

Дело в том, что Малин с раннего детства обладал удивительной, уникальной способностью запоминать лица. Любые. В любом возрасте и в любой ситуации. Ему достаточно было мельком увидеть человека, и он узнавал того через десятки лет, несмотря на возрастные изменения. Непроизвольно ему запоминались какие-то неуловимые черты, мимика, глаза, чтобы потом никогда уже не уйти из памяти. В этой способности не было никакой заслуги Макса, дар пришел сам, в давнем детстве. Еще отец в свое время заметил и развлекался экспериментами, показывая десятилетнему Максу групповые фотографии школьников сорокалетней давности и уже взрослых людей. Мальчик, не задумываясь, находил бывшего школяра в толпе взрослых мужчин предпенсионного возраста. И никакой грим или годы не могли ввести его в заблуждение.

И вот сейчас Малин всматривался в фотографию пожилого мужчины, стоявшего на Вашингтон-стрит 11 сентября 2001 года, и понимал, что он его уже где-то видел. Макс изучал лицо, всматривался в приподнятые брови, прямой нос, ярко выраженные скулы и плотно сжатые губы. Особенно запоминающимися были глаза неизвестного – большие, спокойно-жесткие и одновременно какие-то печальные. Да, вспомнил! Точно, он! Но ведь этого не может быть? !

Летом 2000 года ему позвонил из Москвы давний знакомый – российский журналист-расследователь Олег Артаев, с которым в середине девяностых они совместно написали несколько статей о коррупции в Кремле для «U. S. News & World Report».

Олег был очень взволнован и рассказал Максу, что занимается пропажей четырех с лишним миллиардов долларов кредита, выделенного России под гарантии Международного валютного фонда. Это была громкая история, случившаяся еще в августе 98-го. Пройдя по сложной цепочке фактов, свидетельств и документов, Артаев вычислил почти всех участников этой махинации, но полная мозаика никак не хотела складываться.