Закон семи - Татьяна Полякова

– Где я? – после чего в изумлении огляделся.

Потом уже, тщательно осмотрев гостиницу и близлежащие дома, он понял, как его незаметно перетащили в парк. Рядом с номером, что занимал Андрей, была черная лестница, по ней нападавший и смог его вынести. Лестница выходила в сад, запущенный и заваленный всякой рухлядью, из него в переулок вела калитка, а сам переулок выходил к парку. Переулком мало кто пользовался, ни одно окно в него не выходило, что было на руку нападавшему. Почему Костю не оставили лежать в номере Андрея, понятно – тот не желал привлекать к себе внимание. Но зачем было тащить бесчувственное тело в парк, рискуя быть замеченным по дороге? Однако Костя и с этим вопросом смог разобраться: во дворе его могли обнаружить очень быстро, а отцу Андрею необходимо было время, чтобы покинуть город. Вот и перетащили Костю на скамейку, причем в дальнем конце городского парка, где он мог бы оставаться довольно долго, если бы туда по какой-то надобности не забрел городовой. Поначалу он принял Костю за пьяного и, когда молодой человек пришел в себя, очень смутился. Впрочем, не менее его был смущен и сам Костя, пробормотал что-то о сильнейшей головной боли и попробовал встать. Не тут-то было – голова кружилась, и мысли в ней отчаянно путались. Он ощупал голову, крови не обнаружил, но облегчение было минутным – ясно, что столь сильный удар по голове без последствий не останется.

При помощи городового Костя добрался до дома, вскоре пришел врач, вызванный экономкой, и констатировал сотрясение мозга. О происшествии Костя предпочел умолчать, отделался невнятными объяснениями, что оступился, прогуливаясь в парке, и упал, а далее ничего не помнит до того момента, как его привел в чувство городовой.

Костя послал справиться в гостинице об отце Андрее и узнал, что тот уже уехал. Он подумывал, было снарядить погоню, но сам не верил в успех своего предприятия. Во-первых, многое пришлось бы объяснять, в том числе и свой неблаговидный поступок (несанкционированный обыск в гостинице), во-вторых, идея о заговоре его все еще не покидала. В общем, он решил, что ничего хорошего из его затеи не выйдет. Ясно, что у Андрея были помощники, и пока тот находился в канцелярии, кто-то приглядывал за его номером и Костю выследил. На объяснения, убеждения и прочее уйдет много времени, Андрей успеет добраться до Троицкого монастыря, и тогда доказать что-либо будет вообще невозможно.

Костя впал в меланхолию. Голова нещадно болела, а тайна грозила остаться неразгаданной. Он лежал в своем кабинете, разглядывал потолок, а сердобольная немка преданно за ним ухаживала.

Через несколько дней его навестил Алмазов. Вид учитель имел какой-то пришибленный, а говорил он вообще странно – шепотом и без конца оглядываясь.

– Что с вами, Порфирий Иванович? – не выдержал Костя.

– Удивительные дела творятся, – шепотом ответил тот. – Не находите?

– Я нахожу, что вы говорите загадками, а у меня нынче сил нет их отгадывать, – буркнул Костя.

– Это вы верно подметили, насчет загадок, – вздохнул Алмазов. – Я после нашего разговора много думал, записи свои просмотрел, да и вообще…

А далее последовал совершенно фантастический рассказ.

Фантастическим он показался Косте, а по мне так просто глупость. Якобы существовало поверье, что в пещере, неподалеку от города, есть тайный грот, а в нем открывается прямая дорога в ад. Пещера так и зовется – Адова. Правда, по словам Алмазова, последнее время ее предпочитают называть Козьей, потому что козы вечно туда забредают и теряются в тамошних лабиринтах, откуда извлекают их с большим трудом, а многие и вовсе остаются там навечно. И якобы в давние времена пользовалась этим ходом всякая нечисть, чтобы, поселяясь среди людей, усердно им пакостить. Пакости были такого свойства, что только держись. Никакого житья не было всей округе. Измученные граждане обратились в Троицкий монастырь, и оттуда прибыли иноки, которые и запечатали дорогу в ад.

– Что, значит, запечатали? – возмутился Костя.

Я бы, кстати, тоже возмутилась.

– А то и значит. Запечатали семью ключами, и теперь Сатана не может выйти на волю. Но если эти семь ключей найдутся…

– Помилуйте, что за сказки! – простонал Костя.

– Как посмотреть… Может, и сказки, но если кто-то в них поверил…

Вот тут Костя и задумался. Что, если действительно кто-то поверил? И такое начал вытворять… Но какова тут роль монахов? Не собираются же они открывать дорогу дьяволу? Или, напротив, хотят преградить ему путь, и с этой целью… Суеверие, самое дурацкое, к сожалению, не редкость, но как в такое может поверить современный образованный человек? А отец Андрей, безусловно, человек образованный…

Алмазов продолжал развивать свои фантастические идеи, а Костя слушал, и чем дольше слушал, тем менее фантастическими они ему казались. Теперь и цитаты на папиросной бумаге, и даже убийства, и таинственное ограбление нашли свое разумное объяснение. Допустим, некие люди, узнав о легенде, решили открыть дорогу дьяволу, но есть и те, кто пытается им противостоять…

– Летопись, которую я обнаружил, это только подтверждает, – закивал Алмазов с энтузиазмом.

Но кое-какой здравый смысл все-таки у Кости имелся, несмотря на травму головы, и он спросил Алмазова, стараясь, чтобы вопрос прозвучал не без сарказма:

– Но как кинжалы могут стать ключами? И почему вы говорите, что их семь? Я видел только четыре.

– Жаль, что сам я ничего не слышал об этом «Наказе». Наверное, там что-нибудь да сказано, оттого одни ту книгу хотят иметь во что бы то ни стало, а другие с тем же усердием посягательствам на нее так противятся. Возможно, кинжалы надо собрать вместе, разложить в определенной последовательности…

– И появится дьявол? – фыркнул Костя.

– Зло, – нахмурился Алмазов. – Дьявол – это всемирное зло. Вырвись оно на свободу, и люди забудут, что они люди, и Бога забудут, и начнется хаос, и прольются реки крови… Апокалипсис. Иногда я чувствую его приближение, – грустно вздохнул Алмазов. – А вы нет? – Костя не ответил. Алмазов, еще раз вздохнув, продолжил:

– На днях соседская служанка Матрена билась в истерике: ей видение было, будто весь город в огне, убитые на улицах, мертвые дети…

– Вы же сами говорите: истерика. Так что же взять с истеричной бабы?