Сжигая за собой мосты - Татьяна Полякова

– При желании каждая мелочь может казаться подозрительной, – помолчав немного, сказал он. – В любом случае он покинул Италию, так что угрожать вам не будет.

– Может, установить за ним наблюдение…

По-видимому, Дмитрию Сергеевичу понадобилась вся его выдержка, чтоб ответить спокойно и без всякого намека на издевку:

– На каком основании? Вы уверены, что это он посетил вас ночью?

– Кто же еще? – я досадливо чертыхнулась, и на этом разговор закончился.

На следующий день он же сообщил мне, что ангел-хранитель звонил мне в номер из холла гостиницы. Это мои подозрения лишь усилило. К сожалению, этот факт усилил и сомнения Дмитрия Сергеевича, что, в общем-то, было понятно.

Покидая гостиницу, я нервно кусала губы – скверная привычка, но в тот момент мне было не до хороших манер. Я пыталась решить, должна ли я сообщить в полицию о событиях этой ночи, и если должна, то что? Дмитрия Сергеевича, как видно, беседы со мной утомили, и он предпочел отмалчиваться. Так что решать пришлось самой. В конце концов я определилась: о ночном визитере я расскажу, о лодке, о разговоре на немецком тоже, а вот об ангеле-хранителе не стану… Чего доброго они и впрямь решат, что мой отец – мафиози и приставил ко мне охрану.

Удручающе вежливые полицейские выслушали мой рассказ, кивая в нужных местах.

– Синьорина считает, что ей необходима охрана? – спросил один серьезно, второй ласково улыбнулся с особым выражением на физиономии, которое можно было понять примерно так: какой глупостью нас еще удивят?

Поначалу я здорово разозлилась, меня потянуло наговорить ему гадостей, чтобы дурацкая улыбка сползла с его лица, но, немного успокоившись, я поняла, что злюсь напрасно. Дмитрий Сергеевич прав, моя история со стороны выглядит глупо, если не сказать больше. Подозрительно, уж точно.

– Думаю, будет разумно, если синьорина переедет в другую гостиницу, – заметил Дмитрий Сергеевич.

Полицейские согласно кивнули. На том мы простились.

Справедливости ради следует сказать, что драматические события на этом закончились, то есть на мою жизнь более никто не посягал, встреч со мной не искал и даже по телефону не звонил. Дмитрий Сергеевич оказался на редкость милым человеком и все заботы, связанные с оформлением необходимых бумаг, взял на себя. Через несколько дней я отправилась в Россию, сопровождая гроб с телом отца. К тому моменту я уже отчаялась разобраться в этой истории, хотя кое-какие надежды теплились в моей душе: вдруг встреча с родственниками что-то прояснит? Надежды оказались напрасными. Родственники пребывали в недоумении. Муза истерически рыдала и время от времени обращалась ко мне с вопросом:

– Как ты можешь жить в стране, где людей режут на улицах?

Можно подумать, что здесь ничего подобного не случается. Сестра выглядела испуганной, плакала и просила меня не уезжать. Вскоре стало ясно, что никто понятия не имеет о делах отца, мой рассказ, который мне пришлось повторять раз пять, у всех вызвал стойкое недоумение. Правда, памятуя недавний опыт, я была скупа на слова, что друзьями и родными воспринималось с пониманием.

Отца похоронили, а я поспешила вернуться в Италию, очень рассчитывая на то, что у полицейских появились хоть какие-то зацепки. Но и этим надеждам не суждено было сбыться.

Вновь оказавшись в Болонье среди привычных людей и вещей, я решила: лучшее, что я могу сделать, это сосредоточиться на учебе. Прошел месяц, и теперь мне временами казалось, что в моей жизни ничего не изменилось. Лекции, общежитие, подруги… Иногда я вдруг думала: «Надо позвонить отцу», и тогда недавняя боль возвращалась, и я стискивала зубы, а по ночам ревела, успокаивая себя тем, что моя тоска когда-нибудь пройдет. И все же я ловила себя на мысли, что жду звонка от отца. Нелепость, но именно так и было. Я ждала звонка, а мысль о том, что папы больше нет, попросту не укладывалась в голове. Это было похоже на тихое помешательство. Может, я в самом деле спятила? Конечно, согласиться с этим я не могла, хоть мне было известно от знающих людей, что ни один псих психом себя не считает.

Никто мною не интересовался, таинственные личности, желавшие моей гибели, вдруг потеряли ко мне интерес. А может, мне все это привиделось? Прав Дмитрий Сергеевич: гибель отца вызвала сильнейший стресс, и у меня попросту начались глюки. А потом так же внезапно кончились. Если те двое замышляли меня укокошить, почему вдруг они отказались от своего намерения? Очень много вопросов, на которые у меня не было ответов. Оставалось рассчитывать лишь на время, которое, как известно, лечит. Но в моем случае все происходило иначе: чем больше времени проходило с момента гибели папы, тем настойчивее было мое желание понять, что тогда произошло.

Однажды я, сев за стол, записала наш разговор с отцом, постаравшись ничего не упустить, и, дважды прочитав написанное, пригорюнилась. Он имел в виду какую-то семейную тайну. Что, если именно она послужила причиной его гибели, как бы нелепо это ни звучало?

– Искать надо там, – произнесла я, и в тот момент стало ясно: пока я не разберусь в этой истории, не успокоюсь. Я должна знать, кто и почему убил папу, и в этом я видела смысл своей жизни. Учеба и прочее перестали иметь значение. У меня была цель. Я понятия не имела, что должна сделать, с чего начать, но, несмотря на это, была полна решимости.

Для начала следовало вернуться в Россию. Находясь в Италии, я вряд ли смогу разобраться в тайнах нашего семейства, а после одного события мое намерение поскорее вернуться домой лишь окрепло.

Произошло это событие в конце мая. Я возвращалась от подруги, время было позднее, от дома, где она жила со своим бойфрендом, до общежития было недалеко, и я отправилась пешком. Я шла по пустынной улице, как всегда, погруженная в свои мысли, пока вдруг не ощутила чей-то настойчивый взгляд. Это чувство было настолько сильным, что я резко повернулась, не отдавая себе отчета в том, что делаю. Крытая галерея за моей спиной была совершенно пуста. И все-таки я знала: оттуда, где темнота сгущалась и становилась совершенно непроницаемой, кто-то смотрит на меня. «Я точно спятила», – подумала я с испугом, потому что неизвестно, что хуже: ожидать нападения или понять, что ты сумасшедшая и видишь то, чего нет. Впрочем, в тот момент я ничегошеньки не видела, но радоваться не спешила.