Отпетые плутовки - Татьяна Полякова

Словно в трансе, я села рядом. Зубы у меня стучали так громко, что в другое время я бы засмеялась, только не сейчас. Капюшон он не снял, и лица его я по-прежнему не видела, но и так чувствовала, что человек он опасный. Это ощущение было настолько острым, что я едва сдержалась, чтобы не закричать и не выпрыгнуть из машины. Он молчал, и я молчала, искоса разглядывая его. Голосил приемник, а дорога была по-прежнему пустынной. Тут я вспомнила утреннее сообщение по радио о бежавших из тюрьмы троих заключенных и в ужасе уставилась на моего попутчика. Ничего нового я не увидела: капюшон и серое пятно лица.

– Вы в Гаврилове живете? – стараясь быть спокойной, спросила я.

– Нет.

– Там у вас родственники? – Мне и так было ясно, что никаких родственников у него нет, но я продолжала расспрашивать: звук собственного голоса успокаивал.

– Нет, – опять ответил он.

– А, значит, вы едете дальше?

– Вроде того.

Я сунула руки в карманы, чтобы не видеть, как дрожат пальцы. Если ему нужна машина, он мог уехать сразу… А если это маньяк, завезет куда-нибудь… но ведь мы были в лесу, тридцать метров в сторону – и ни одна живая душа не найдет… Господи. Мне стало нехорошо, я приоткрыла окно, стараясь дышать ровнее. Холодные капли падали на лицо, я закрыла глаза и попыталась молиться.

– Где сворачивать? – спросил он. Я с тоской посмотрела на редкие огни в селе и, запинаясь, сказала:

– Вообще-то, я хотела заехать…

– Сворачивать где? – опять спросил он. Голос звучал грозно.

– Вот здесь, направо, – сказала я, пытаясь сообразить, чего он хочет. Дорога была вполне сносной, видимо, дождь начался здесь недавно, и вскоре я увидела единственный зажженный в нашей деревне фонарь.

– Здесь? – спросил он.

– Здесь, – торопливо кивнула я и брякнула: – Третий дом.

У тети Кати залаяла собака, а мы затормозили. Он запер машину и сунул ключи в свой карман, я топталась рядом.

– В доме кто? – спросил он. Врать было бессмысленно.

– Никого.

– Местечко класс. Пошли.

Он пошел впереди, я за ним. Конечно, я могла кинуться к соседке и перепугать ее до смерти или броситься в крайний дом к Семену Дмитричу, дедку, помнившему гражданскую. В семи наших домах было пять жителей, не считая летних дачников, а какие сейчас дачники? Я рассматривала спину перед собой и думала, стараясь себя утешить, что если бы этот тип хотел меня убить, то давно сделал бы это. Мы вошли в дом, я включила свет и затопталась у порога, не зная, чем себя занять.

– Пожрать есть что-нибудь? Собери. И одежду сухую дай, вымок весь.

Я кинулась к шифоньеру искать старые Димкины джинсы и свитер, а потом засуетилась на кухне. От газа и электрокамина в кухне стало тепло, я стащила куртку и аккуратно ее развесила, думая при этом, что мне тоже не мешало бы переодеться, но входить в переднюю я не рискнула и грелась возле плиты. Хлеба не было, зато была картошка, печенье, консервы и чай. Приготовление ужина заняло чуть более получаса. Я собрала на стол, прикрыв кастрюлю с картошкой полотенцем, чтоб остывала медленней.

– Все готово! – отважно крикнула я.

Он вышел из передней, на секунду задержавшись на пороге, словно давая возможность рассмотреть себя. Димкины джинсы ему не налезли, он остался в своих, свитер туго обхватывал мощную грудь и здоровенные ручищи, рукава едва прикрывали локти. Выглядело это почему-то страшно. Бычья шея выпирала из выреза и венчалась по-тюремному остриженной головой с очень неприятной физиономией: тяжелая челюсть, короткий нос, взгляд исподлобья. Тип тоже меня разглядывал. Я затопталась возле стола и с трудом выдавила из себя:

– Садитесь.

Бежавшие уголовники не шли из головы. Если есть классический тип убийцы, то вот он, передо мной, только топора в руках не хватает. Я поежилась.

– Ты меня не бойся, – неожиданно сказал он. – Я безобидный. – И улыбнулся, а я поразилась, как мгновенно переменилось его лицо. Улыбка была по-мальчишески дерзкой, а в глазах заплясали веселые чертенята. – Как тебя звать? – спросил он.

– Маша. Послушайте, у вас неприятности?

– Ага. Вроде того. Поживу у тебя пару дней. Я смирный. – Черти в его глазах заплясали еще задорней.

– Но… – Злить его мне совсем не хотелось. – Понимаете, мне завтра надо быть дома, собственно, я и приехала сюда на полчаса, вещи забрать. – Звучало все это очень глупо, но ничего умнее в голову не приходило. – Муж будет беспокоиться и приедет утром, так что…

– Муж, значит? – спросил он, запихивая в рот картошку. – Что ж, муж – дело хорошее. С мужем решим завтра.

– Слушайте, если вам нужна машина или деньги, у меня немного, но… берите, честное слово, я никому ничего не скажу.

– Вот это правильно, потому что, если вдруг передумаешь, – он стиснул кастрюлю здоровенными ручищами, и она неожиданно легко смялась, – вот это я сделаю с твоей головой. Здорово, да?

Черти в его глазах исполняли сумасшедший канкан.

– Здорово, – ошалело согласилась я. – А обратно нельзя?

– Можно, – кивнул он и разогнул стенки кастрюли, правда, лучше выглядеть от этого она не стала. Вид изувеченной кастрюли в сочетании с лихой улыбкой на подозрительной физиономии окончательно убедили меня в том, что передо мной опасный псих. Я кашлянула и спросила:

– А как зовут вас?

– Сашкой зови. И не выкай, смешно.

Психов злить нельзя, это я знала точно и с готовностью кивнула.

– Чай будешь?

– Буду. А водки нет?

– Нет.

– Жаль. Не помешала бы по такой погоде. Водку-то пьешь, Марья?

– Не пью.

– Заметно. Скромница. И муж не пьет? – Черти в его глазах продолжали резвиться.

– Не пьет.

– Молодец. А дети у тебя есть?

– Нет.

– Что ж так?

– А вот это не твое дело, – не выдержала я.

– Точно. Не мое. А ты ничего, храбрая.