Якса. Царство железных слез - Яцек Комуда

Она же добиралась до них по очереди. Теперь они не были победителями. Грот слышал хруст когтей, отвратительный звук рвущейся кожи – а может, и тела. Тот хунгур, который готовился зарубить инока, угас, словно задутая свеча.

Второй, которого сбросил конь, не защищался. Вскочил на ноги, вылупил глаза, надвинул поглубже меховой рогатый колпак. Просто развернулся и… бросился наутек.

Она догнала его в три шага. Кинулась сзади, кусая, как волк. Одно движение, клацанье клыков, рывок головой и… оторванная рука с окровавленным мечом летит куда-то в лес, бьется о гладкую, серую еловую кору.

Голова вниз, крик, короткий, горловой, хриплый, никчемный, как и душа хунгура.

Стрыга насыщала жажду мести, и для измученной души Грота – звучала как музыка.

Стрыга какое-то время рвала захватчиков. Инок смотрел на листву, подрагивающую на ее загривке, на заплетший шею хмель, на колючую чернику, опутывавшую ее как добротный доспех. Когда все это замерло, он испугался.

Увидел ее пустые, холодные глаза. Все ближе, все быстрее. Она шла к нему.

Он тщетно искал Знак, не чувствовал цепочки на шее, видимо, потерял… о, Есса.

Она шла, он уже чувствовал ее дыхание, дикий, роскошный запах чащобы, свободы, крови, первобытного ненасытного наслаждения, царства, которое они, лендичи, разрушили, вырубая леса, ставя замки, грады, загоняя народ в сборы и к плугу.

Она была как иной мир. Дыхание прошлого, времен, когда люди и бесы собирались в храмах Волоста, чтобы вкушать плоды дикой лозы и черного меда, водя хороводы, единясь и спариваясь в безумном, нечестивом неистовстве… Мужчина с женщиной, женщина с женщиной, брат с сестрой, дочка с отцом… Вольные и одержимые свободой.

Она шла шаг за шагом. Все ближе, уже была за миг, в двух локтях.

И тогда он зашептал, пропел слова, которые просились на язык.

        От черных врат иду, от белого инея,

        От руин, где рыдает душа моя,

        Где бьется во мраке, в грудь стучит…

Она замерла, будто удивившись, что он повторил ее слова так точно, так жалобно. Двинулась дальше, плыла, а фигура ее размывалась в глазах инока.

Прошла рядом, с посвистом, его лишь чуть хлестнул ее хвост, увенчанный веткой дикой черники, воткнулся шипами ледяной боли в и так страдающее тело. Прошил холодом и исчез, словно запах палой листвы и лесного сна.

Грот остался один. Как и тогда, годы назад, когда он принес клятвы и положил рыцарский пояс к стопам Праотца.

9

Он вернулся утром, когда теплое сияние солнца уже начало просвечивать сквозь сучья деревьев. Продирался сквозь папоротник и кусты, раздвигал лапы молодых елей, чтобы остановиться на краю поляны смерти.

При свете дня дерево уже не казалось настолько большим, словно его оживлял лишь свет Халя. Увидел купы листвы и пять раскопанных могил у подножия усохшего гиганта.

И еще нечто, чего он не заметил ночью. Вырезанный, вытесанный давным-давно на стволе дерева крест. Знак заразы? Предупреждение? Он знать не знал, что об этом думать.

Заглядывал по очереди в ямы, но в каждой лежал лишь один маленький труп. Останки детей, разного возраста, судя по их размерам. Высохшие бурые кости, обтянутые серой, такой же сухой кожей, округлые шары черепов, глядящие темными глазницами. Следили за каждым его движением, когда он наклонялся над раскопанными могилами, предупреждали: не тронь нас! Оставь! Не нарушай нашего покоя.

Но он пришел не за тем. Искал могилу стрыги, место, откуда та выходила в ночи. Не нашел ничего. Перевернул всю поляну, заглядывая за дерево, обошел лес вокруг. Раскопал руками один подозрительный холмик. Нашел муравейник, укрытый в подлеске. И только.

И наконец он склонился над могилами. По очереди осматривал останки пятерых детей стрыги. Благословил их Знаком, помолился, прося Праотца отпустить им грехи. Наложил на голову каждого знак крови, но в глубине души чувствовал убежденность, что этого будет недостаточно. Что не в этом дело.

Он осмотрел останки самого старшего из детей: возлагал руки, проводил по костям. И вдруг между ребрами почувствовал нечто острое, твердое. Поранился, порезал руку. Осторожно вынул это, осмотрел.

Кусок ржавого железа. Наконечник стрелы, но с крючком, какой редко использовали лендичи. Он положил его на ладонь и рассматривал теперь, словно околдованный. Был только один человек, который пользовался такими наконечниками. В Дзергоне, недалеко.

Как обезумевший он припал к следующей могиле, к следующей и к следующей. Искал на трупах подтверждения и без труда находил. Три необычных наконечника стрел. Он подскочил к дереву, провел рукой по неровной коре, поскольку что-то ему тут не нравилось. Нашел еще два – воткнувшиеся в ствол так глубоко, что он не смог их вынуть израненными руками. Торчали там как символы мести, указывая только один путь: в Дзергонь.

Он кивнул, поскольку уже знал, что? сделает. Доказательства имел на руках, в кошеле. Так просто, так быстро. Так неожиданно.

Перед тем как уйти, он еще раз взглянул на останки. И заметил странное дело. Всех их оплетали корни деревьев, дикого плюща, боярышника и терна. Проникали меж костьми, окручивали их, будто сухожилия и мышцы, соединяя суставы крепкими узлами.

Совершенно так, как если бы от их прикосновения тут зарождалась жизнь. Как долго стрыга кормила их мясом жертв? Сколько ночей, освещенных луной, вливала кровь сквозь стиснутые зубы?

Он не знал, что делать. Искать осиновый кол? Срывать покрытые остатками сморщенной кожи черепа, класть их меж ногами, чтоб задушить упырей в зародыше? Или стрыг? Ужасных детей мести?

Уходил он с поднятой головой, словно нашел сокровище. Есса, неутолимый вестник и гонец Праотца, направлял его шаги: когда он продирался сквозь кустарник, споткнулся и упал. Рядом с небольшим, поросшим травой холмиком. Корни вековых грабов и дубов сплетались на нем, словно грубые ладони, защищая от чужаков. Лес помогал упырям, оберегал их, а Грот сразу почувствовал, что это могила.

Увидел выброшенную изнутри землю, дыру сбоку, которую наверняка не дожди вымыли. Грот положил обе руки на вершину холмика и почувствовал присутствие. Там, глубже, под спутанными корнями деревьев, спала стрыга, ожидая ночи, восхода Халя, чтобы восстать из могилы и принести в Дзергонь страх в кровавой пасти.