Якса. Царство железных слез - Яцек Комуда

– Оставьте ребенка… – прохрипел он из последних сил. Топор навис уже над его головой: полукруг блестящего месяца, словно Халь…

Но – не ударил.

Пространство вдруг разорвал отчаянный свист пищалок, гортанные крики, все пришло в движение. Инок задрал голову так, что хрустнуло в шее, и понял, что Есса их не оставил. Глядел удивленными глазами на сцену, что разыгрывалась на поляне. Внезапно, буквально из ниоткуда, от гостинца и из лесу, выплеснулись толпы воинов. На стройных, ладных конях, куда бо? льших, чем хунгурские уродцы, с развевающимися гривами и хвостами. На глазах у Грота воины ударили в кочевников с тылу, смели их и погнали вперед, тыча длинными копьями, удерживаемыми под мышками. Метали дротики, а те на таком коротком расстоянии прошивали людей как острия смерти, сметали с седел, пришпиливали к земле убегавших, дотягивались до тех, кто искал спасения в лесной глуши.

Грот увидел вблизи каплевидные продолговатые щиты атакующих с золотыми и серебряными знаками на алых и синих полях, шлемы и шишаки с прямыми наносниками и кольчужные чепцы, прикрывавшие головы. Несколько воинов были в плоских овальных шлемах с масками, опускающимися на лицо. И почти все – в волчьих и рысьих шкурах, наброшенных на броню.

Рыцари Лендии! Лендичи!

Они прокатились по хунгурам как гроза. Рубили, кололи и топтали! Враг даже не сумел толком защититься – кто мог, тот вскакивал на коней и сбегал в лес; кто не сумел – падал, срубленный мечом. Убегали не как демоны, но как люди – бросая нагайки, мечи, щиты, украшенные костями. Лишь несколько стрел фыркнуло в воздухе, ударяя в ветки елей.

И все закончилось. Так внезапно, так неожиданно. Грот и сам не понял, когда он успел подняться. У ног его плакала женщина, прижимая к груди спасенную девочку. Раскачивалась вперед-назад. Ребенок тоже рыдал.

– Ох, инок! – застонала она. – Что же вы… вы-ы-ы…

Он наклонился, начертал у нее на лбу знак Ессы.

– Не меня благодари, но Праотца. Он блюдет нас с небес. Бывай здорова!

Он шел, спотыкаясь о трупы, о брошенные окровавленные мечи, камни, овечьи и коровьи шкуры, которые ночью служили хунгурам постелью. Шел, потому что признал одного из пришельцев. Высокий худощавый рыцарь с благородным лицом, стоящий среди победителей. В простом шлеме со стрелкой на носу, в крапчатой шкуре снежного горного волка, наброшенной на пластины доспеха. С Белой Цаплей на багряном поле щита. На прекрасном, стройном как танцовщица коне с узкой головой и большими глазами.

Домарат Властович! Королевский палатин, один из сильнейших господ Старой Лендии.

– Вельможный господин! – простонал инок, протягивая руки. – Вы меня не узнали? Я Грот из Ивна, садовник божий! Господин! – крикнул он, видя, что рыцарь хмурится, будто в гневе. – Мы встречались при королевском дворе год назад, на турнире в честь весеннего равноденствия!

– Брат Грот! – воскликнул наконец Домарат и даже хлопнул себя по лбу. – Узнал, узнал! Что же ты тут делаешь? Сдается мне, что мы спасли твою святую шкуру!

– Бегу, как и все. Стану молиться за ваши души Ессе за помощь в спасенье от демонов.

– Не такие уж они и страшные, эти демоны, – Домарат махнул на тела зарубленных хунгуров. – Гляди, и у них есть кровь в жилах. Они люди. А значит, их можно убить железом. Что же ты тут делаешь?

– Шел из Посавы, из сбора, господин.

– А мы едем три дня и три ночи, прямо с битвы, – проворчал рыцарь.

– Это правда, что говорят?

– Правда, правда, – Домарат смотрел в сторону. – Наш владыка, король Лазарь, мертв. Хунгуры отрубили его святую голову, когда он не захотел бить челом их кагану.

– Праотец, убереги нас от зла! – простонал Грот. – И что теперь? Куда…

– Беги, спрячься, где сумеешь, брат. Никто не встанет против них, разве что в Старшей Лендии, под Старой Гнездицей. Да что я стану тебе рассказывать, мы бежим не как рыцари, лендийские властители, а как разбитое войско. Бежим, потому как за нами идет целая хунгурская орда. Не будут милосердны к домам и сборам. Особенно к сборам. Сровняют с землей каждое село отсюда и до Дуны.

– Они прошли через горы? Как это?

– Господарь бил им челом! – крикнул другой рыцарь, в испятнанной кровью кольчуге, с бледными злыми глазами. Он все время трясся в седле, а его непокой, испуг – страх – передавался и коню: тот дергал головой, рвал удила, крутился, вертелся, пытался присесть на задние ноги. – Мирча Старый нас предал! Затворил Нижние Врата перед недобитками с Рябого поля, но отворил их перед хунгурским каганом.

– Не пугай нашего брата, милсдарь Фулько, – проворчал Домарат. – Он и так едва от смерти ушел. Часть орды пошла вперед. Те, что здесь лежат, только предвестники бури. Перешли хребты Санны, идут Подгорицей. Яростны и злы. Меры в насилии не знают.

– Будь проклят Мирча Старый в дому и на подворье! Будь проклят в городе и в поле, сидя, стоя, пока ездит, пьет, работает и спит! Будь проклят так, чтобы ни одного целого члена у него не осталось, – голос Фулько вздымался все выше, переходя в крик, – от маковки до самой стопы! Пусть вывернутся из него внутренности, а мясо его пусть источат черви. Будь проклят он купно с Чернобогом-предателем и Волостом-лжецом. С Продосом, мерзким карликом, и с Ганной кривоклятвенной! Проклят с теми из наших, кто опоздал биться с врагом и не встал на Рябом поле, вызвав ярость врага!

– Хватит уже, Фулько, – успокоил его Домарат. – Бредишь.

– А как хунгурам не быть в ярости, – говорил, как бредил, бледный рыцарь, – когда Милош Дружич убил на Рябом поле их кагана, Горана Уст-Дуума. Убил коварно, не по-рыцарски, притворяясь, что хочет бить ему челом, принести клятву, а сам за пазухой спрятал стилет.

– Ну да, – согласился Домарат. – Дурно он поступил. Хунгурское проклятие на всех нас падет. Кровь за кровь.

– Мы должны покарать потомков Милоша, чтобы королевство не страдало, мы должны убить их или выдать хунгурам…

– Ты говоришь как язычник, Фулько, а потому лучше уж молчи! – отрезал Домарат.