Жизнь взаймы у смерти - Марина Болдова

– Да. Странный парень, говорит, что просто понравилась, – Лиза старалась говорить небрежно, как о чем-то незначительном.

– Ну да… похоже на правду, – задумчиво произнес Шурка, а Лиза вдруг обиделась.

– Что уж я такая уродка, что и не могу вызвать мужской интерес? Ты, Шурец, хотя бы сделал вид, что ревнуешь! – разъярилась она, отключая закипевший чайник. – Пей свой чай и проваливай.

– Ветка, ты что? ! – натурально перепугался тот. – Я не об этом. Подозрительно как-то все. Зачем под окнами-то стоять? Тем более в такое время. У соседей бы спросил, кто такая, тут тебя все бабки знают.

– Не все такие наглые, как ты, чтобы к чужим людям с вопросами лезть.

– Ты уж определись, кто наглый. Это он к тебе на улице пристал, так понимаю, а не я!

– Тебе и приставать не надо, и так как банный лист всю жизнь! Ладно, не о том думаешь. Если ты еще не понял – мы с тобой оба под подозрением. И тот факт, что следователь вроде как отец мне, ничего не значит. Что-то тут не вяжется, Шурка. Мотив должен быть у убийцы. То, как он попал в дом, да еще в квартиру, вообще не представляю! Камеры везде. Если засветился убийца, и его найдут – совсем хорошо. А если не найдут? Если он сразу из страны выехал? Иностранец, немец, например?

– Детективов начиталась? На фига тащиться за старушкой в такую даль, чтобы убить? Он что, не мог ее в собственном замке грохнуть? Там, на родине? Не охраняет же ее рота гвардейцев как королеву?

– Королева в Англии, Шурец, в Германии – канцлер.

– Не придирайся! При любом раскладе убийцу в первую очередь ищут среди тех, кому выгодна смерть, то есть наследников. Кто у нашей фрау наследники? Мне она говорила, детей у нее нет.

– А мне, как ты понимаешь, она могла хоть всю свою родословную до основателя рода упомянуть, я все равно бы ничего не поняла, – буркнула Лиза. – Давай, Шурка, расследования оставим Беркутову, но ты мне сейчас расскажешь, где ты вчера шлялся полдня, пока не позвонил мне!

Она с удивлением и разочарованием слушала, как густо покрасневший вмиг друг детства, суетясь и пряча глаза, лепечет что-то про то, как мерз на скамейках парка и набережной, пока не открылись магазины и кафе. Как прятался потом в подъездах домов в одном из спальных районов города, куда доехал на трамвае под номером пять и как, не выдержав, все же вернулся и позвонил ей. Шурка врал, а Лиза не могла понять, почему. Доверяя ему, зная его патологическое неприятие лжи, его странную для других, но любимую ею привычку биться за правду даже в ущерб себе, сейчас была поражена этим его враньем. Лиза подумала, что легче перенесет и простит измену любимого человека, чем эту, навороченную для нее Шуркой, гору неправды.

Она отвернулась к окну, чтобы скрыть выступившие слезы. Шурка замолчал, дотронулся до ее руки, Лиза непроизвольно дернулась.

– Ветка, не обижайся. Не могу я тебе сейчас рассказать, где был. Мне нужно… время.

– Врал-то зачем? – она в упор посмотрела на него.

– Так вышло, прости.

Ни одной нотки раскаяния в его голосе Лиза не уловила. «Мать права. В жизни можно полагаться только на себя. Поэтому всю жизнь одна? » – подумала она, вновь отворачиваясь к окну и тут же в изумлении вскочив со стула: из припаркованной у арки машины, бережно поддерживаемая Шведовым, выбиралась мать. Левая нога ее была забинтована, правой рукой она держалась за мощную шею мужчины.

– Шурка, там мама! У нее, похоже, нога в гипсе! – она выбежала в прихожую. – Давай за мной…

После подробного отчета о происшествии Шведов уехал, Шурка ушел к себе, Лиза же, уложив родительницу в спальне и убравшись на кухне, задумалась. Получалось, в их тихом семействе замутились события, связанные с мужским полом (Шурка не в счет). Мало того, что у нее самой появился неожиданный ухажер, нашелся папочка, так еще Шведов так смотрел на мать, что Лизе рядом с ними вдруг стало неловко находиться, словно она лишняя. Но самое удивительное было то, что и матушка бросала на Шведова стыдливые взгляды.

– Лиза! – донеслось из спальни, и она поспешила на ее зов.

– Да, мама, что-нибудь нужно?

– Присядь. Ты меня знаешь, я не люблю недомолвок. Поэтому говорю сразу – мы с Виктором Петровичем решили жить вместе. На днях я перееду к нему. Ты не против?

– Неожиданно… Мама, а как же его молодая любовница? Неужели выгнал?

– Ты о Ларисе? – матушка улыбнулась, а Лиза с удивлением отметила, как преобразилось вмиг ее лицо.

…Сколько Лиза себя помнила, мать никогда не была с ней ласкова. Разговаривая с дочерью строго, часто повышая голос, когда дочь упрямо гнула свое, она могла при случае наказать и многодневным молчанием, что для маленькой Лизы было самым страшным. Дома становилось тихо, мама молча кормила ее завтраками, ужинами, проверяла уроки, указывая на ошибки пальцем и презрительно качая головой. Лиза в такие моменты была готова расплакаться, но тоже молчала. А потом приходила тетя Нелли, что-то выговаривала подруге на кухне, после чего Лиза успокаивалась – она знала, что наутро будет все по-прежнему. Став старше, Лиза перестала заморачиваться по поводу маминых молчаливых протестов, равнодушно пережидая воспитательную паузу. Постепенно ссориться они перестали совсем, каждая жила своей жизнью, пересекались редко, вместе проводили время, исчисленное порой минутами: «привет-пока». Близости не было, секретами Лиза делилась с Нелли, вплоть до отъезда той за мужем в Германию. Поэтому то, что в день убийства Марты Эрбах Лиза со слезами бросилась к матери на шею, а та ее обняла, успокаивая, явилось неожиданностью для самой Лизы. И, как думалось ей, для матушки тоже…

– Именно о Ларочке. Отношения между ними были явно нежными, – Лиза наблюдала их вместе только раз, но понять, что эти двое никак друг другу не чужие, было несложно.

– Лариса – родная племянница Виктора, дочь старшей сестры. Он опекает ее, своих детей у него нет. Да, характер у девушки сложный, сюрпризы преподносить умеет. Вот и замуж вышла, не посоветовавшись ни с кем. Виктор живет один. Переехав к нему, я не ущемлю ничьих интересов.