Бочка но-шпы и ложка яда - Татьяна Полякова

– Короче, ключ от его комнаты теперь у меня.

Кстати, кабинет Артемьева весь этот год был заперт, но ключ торчал в двери. Я была уверена, что никому и в голову не придет совать туда свой нос. Наталья была только рада избавиться от лишней работы, дети к кабинету отца никакого интереса не проявляли. Правда, один раз я застала там Кристину в обществе ее бойфренда. Я шла по коридору и обратила внимание, что дверь кабинета открыта, подошла и услышала, как Кристина что-то рассказывает своему другу – должно быть, решила, что знаменитый отец возвысит ее в глазах возлюбленного, вот и привела юношу в кабинет-музей имени отца.

– Поехали домой, – позвала Софья. – Дел невпроворот.

Мы зашагали к машине. Возле нашего лимузина притулилась старенькая иномарка, из нее выбрались необъятных размеров дама с фиолетовыми волосами и сухонький мужичонка неопределенного возраста. Одет он был неопрятно, джинсы следовало бы постирать, на рубашке отсутствовали две пуговицы. Дама также могла похвастать пренебрежением к своему туалету. Ворот трикотажной кофты растянут, рукава засалены, подол юбки спереди вздернут, и из-под подола нахально выглядывает комбинация.

Мы намеревались пройти мимо, но мужичок бросился ко мне, протягивая руки, точно собирался заключить меня в объятия.

– Лариса Сергеевна…

– Это что такое? – пробормотала Софья и на всякий случай закрыла меня грудью, сверля мужичка недобрым взглядом. Едва не натолкнувшись на Софью, мужичок досадливо крякнул и отступил в сторону.

– Позвольте представиться, – торопливо сказал он, стараясь смотреть исключительно на меня. – Хоботов Семен Васильевич. Я писал вам, и вы любезно…

– Да-да, помню, – вместо меня отозвалась Софья и протянула ему руку: – Софья Андреевна, секретарь Ларисы Сергеевны. Ждем вас сегодня у нас в восемнадцать ноль-ноль.

– Благодарю, – разулыбался Хоботов и подтянул за руку пышнотелую даму. – Это моя супруга. Рахиль Моисеевна.

– Очень приятно, – кивнула я и, помешкав, добавила: – Разумеется, мы ждем вас вместе с супругой.

– Я в восторге от вашего мужа, – затараторила она. – Я хотела сказать, от его книг. В совершенном восторге. Я всегда говорила Семочке, Боря – гений, он достигнет многого. Правда, Сема?

– Да-да, дорогая. Моя супруга была очень дружна с Борисом.

– Он всегда показывал мне все свеженаписанное. Ах, какое это было блаженство сидеть возле камина и слушать его хрустальную прозу.

– Почему хрустальную? – удивилась Софья. Дама замерла, приоткрыв рот. Сообразив, что дама на вопрос не ответит, я пробормотала:

– Извините, нам пора…

– Да-да, мы понимаем, – вновь затараторила дама. – Мы только заскочим к Бореньке, а потом к вам. Мы всегда его навещаем. Какая утрата для русской литературы, – всхлипнула она и извлекла из рукава мятый носовой платок. Хоботов тоже всхлипнул и посмотрел на меня с душевной мукой.

– Мы осиротели, – сказал он.

– Мы тоже, – совершенно серьезно ответила Софья. – Будет о чем поговорить вечером.

Хоботовы потрусили к могиле, трогательно поддерживая друг друга, а мы устроились в машине.

– Будут денег просить, не давай, – хмуро бросила Софья, поворачивая ключ зажигания. – Откуда взялся этот друг? – спросила она. Вопрос был риторический, но я ответила:

– Понятия не имею.

– Физиономия прескверная, рыльце остренькое, глазки злые, и весь какой-то скользкий. Очень похож на шантажиста.

– Только этого не хватало, – поморщилась я.

Как только мы подъехали к дому, на пороге появилась Наталья и радостно сообщила:

– Макс приехал. Ушел купаться. С полчаса как ушел. – Тут Наталья перешла на шепот: – Серова тоже приехала. Пьет кофе на веранде. Думаю, Макс от нее сбежал. Прибыла в десять утра. Я сказала, вы в церкви, она отдохнула в своей прежней комнате.

– Поднимемся на веранду, надо поздороваться с Серовой, – со вздохом заметила я. Софья сочувственно кивнула, мол, ничего не поделаешь.

Вдвоем мы поднялись на второй этаж, дверь на веранду была распахнута, и я увидела Валентину Николаевну. Она сидела в плетеном кресле спиной ко мне. На ней был черный деловой костюм и рыжие мокасины, Валентина Николаевна называла это своим стилем.

Когда-то Серова училась вместе с моим мужем в Литературном институте. Слава пришла к ней гораздо раньше, чем к Артемьеву. Она писала сентиментальные романы, именовала себя прозаиком и, в общем-то, была вполне симпатичным человеком, если бы не одно, точнее, два обстоятельства. Кто-то когда-то сказал ей, что она красавица, и она в это свято поверила. Потом поверила, что она – серьезный писатель, и вела себя соответственно. Сейчас она уверенно приближалась к пятидесяти, располнела, сделала неудачную пластическую операцию и выглядела старше своих лет. Но она вроде бы этого не замечала, а ей никто не намекнул, и дама продолжала изображать роковую красавицу, томно поводила плечами, смотрела со значением, а говорила так, точно оставляла завещание потомкам.

С моим мужем они как будто дружили. Кажется, он ею искренне восхищался, она проявляла сдержанность в оценке его произведений, но неизменно подчеркивала, что уважает его как человека. В литературных кругах такая терпимость – большая редкость, так что они, скорее всего, действительно испытывали друг к другу симпатию.

– Добрый день, – радостно сказала я.

Валентина повернулась и послала мне улыбку.

– Ларочка, – сказала она нараспев, протягивая мне руку с таким видом, точно всерьез рассчитывала, что я примусь лобызать ее. Руку я пожала, а Валентину поцеловала в щеку, она сделала вид, что тоже меня целует. Мы были на «ты», но она всегда разговаривала со мной так, точно я несмышленое дитя или дурочка.

Подозреваю, что она считала меня совершенно никчемным созданием, которому повезло отхватить в мужья известного человека.

– Как твои дела? Выглядишь прекрасно, – заметила она с легким недовольством.

– Какие у меня дела? – пожала я плечами. – Пытаюсь меньше думать о своей утрате.

Софья устроилась в кресле за спиной Серовой и оттуда строила мне рожи. Валентина Николаевна к ней относилась как к прислуге и обращала на нее внимание только в случае крайней нужды.

– Как я тебе сочувствую. Замену Борису будет найти непросто. – Кажется, она не сомневалась, что меня только это и заботит.

Сама Валентина вдовела уже шесть лет и даже из этого события умудрилась сделать шоу. Во всех своих интервью она неизменно подчеркивала, что до конца жизни останется верна своей любви и светлой памяти мужа. Скорее всего, подходящих кандидатов в мужья у нее просто не было. Покойный Серов, вечный прапорщик, которого она упорно именовала майором, скончался от белой горячки. Ничего предосудительного я в этом не находила, коли уж два моих супруга скончались от той же хворобы, но Валентина, как видно, придерживалась иного мнения. Она предпочитала именовать горячку инсультом. Детей у них не было, и в последние годы в речах Валентины Николаевны появились сентиментальные ноты. Она стала помогать двум детским домам и вроде бы даже собиралась усыновить ребенка. Я считала это болтовней досужих журналистов, но, вне всякого сомнения, приближение старости Валентину Николаевну печалило, она писала все меньше и меньше, а говорила все больше и больше.